Натюрморт с гранатами
Джавид Алакбарли
Эта история о художнике, который относит себя к числу тех, кого называют «ники-отрицающими». Он предельно изолировался от окружающей его действительности и занимается только тем, что пишет на заказ портреты людей, уже покинувших наш мир. Этим он зарабатывает себе на жизнь. И обеспечивает своё право жить в мире иллюзий и воспоминаний о тех днях, когда он был влюблён и счастлив. Поступивший ему новый заказ включает в себя требование написать не портрет, а создать натюрморт с гранатами. Когда-то он очень любил рисовать такого рода композиции, прославившие бакинских художников. Выполняя этот заказ, художник приобретает нового друга и много размышляет о судьбе, силе рока, смысле искусства и предопределённости неожиданных поворотов судьбы. Очевидно, что сама жизнь научила его с чисто суфийской мудростью воспринимать как собственные утраты и приобретения, удачи и провалы, успехи и поражения, так и всё происходящее в этом мире.
Джавид Алакбарли
Натюрморт с гранатами
Я живу отшельником. Причин тому много. Обычно я стараюсь о них не говорить. Но, если мне всё же приходится как-то это объяснять, то, как правило, я не раскрываю истинных причин своего бегства от общества. Близкой родни у меня нет. Друзья практически отсутствуют. Вот и получается, что мало кто имеет право вызывать меня на откровенность. А если же меня всё-таки начинают мучить вопросами типа «зачем да почему», я могу лишь скупо выдавить из себя:
– Ну, так уж получилось. Поймите же вы наконец-таки, что просто жизнь у меня так сложилась.
Меня вполне устраивает то, что уже много лет я практически ни в ком не нуждаюсь и мало с кем общаюсь. Все, кому я внезапно становлюсь очень нужен, как правило, сами находят меня. И делают они это самым примитивным образом: они просто приходят ко мне. А найти меня легко. Ведь я предельно открыт миру. Даже на замки закрываюсь очень редко. И то на ночь. Не от людей. От всякой неприятной лично для меня живности типа крыс, тушканчиков или гекконов.
Дурацкий забор моего сада можно легко перешагнуть, а ворот и нормальной входной калитки у меня просто нет. Да и не было никогда. В периметре забора они всё же предусмотрены. Несмотря на то, что имеющееся трухлявое сооружение дышит наладан, но именно через эту псевдо-дверь ко мне обычно и захаживают люди. Еще есть зазор в заборе, теоретически позволяющий въезжать автомобилям на мой участок. Но обычно я складываю там огромной кучей обрезанные ран ней весной засохшие ветви различных деревьев.
В тот пасмурный день я собирал последние плоды хурмы со своего старого дерева. И вдруг увидел, что у меня во дворе появился незнакомый мужчина. Он был весь из себя настолько городской, что его фигура на моём дачном участке выглядела чужой. А ещё он почему-то показался мне очень рассеянным. Очевидно, с ним явно что-то было не так. А, может быть, он был не рассеянным, а каким-то потерянным? Кто его знает.
Поздоровавшись со мной, он начал внимательно вглядываться в мою неряшливою бороду, в фуфайку диковинного цвета, в джинсы непонятного раскраса. Смотрел и молчал. А потом он всё же задал самый дурацкий вопрос из всех возможных.
– А вы действительно художник?
–Ну, это уж кому как кажется. Например, Ахмато ва называла Репина мазилой. А официально он всегда считался великим художником.
– Я все-таки соглашусь с ней. Мы можем где-нибудь посидеть и поговорить?
– Да, да. Как скажете. Пройдёмте.
И я повёл его в мастерскую. Пока я заваривал чай и пытался найти хоть какое-то свободное пространство на моём столе, желая поставить туда чайник и два стакана, он рассматривал мои работы. Про себя я отметил, что он очень воспитанный человек. То ли именно в силу этого, то ли из-за своей застенчивости, он каждый раз спрашивал у меня разрешения на то, чтобы рассмотреть очередной холст.
– Я хочу поставить вас в известность, что я из группы «Крепость». Мы создали её тогда, когда случайно выяснили, что наши сыновья погибли в один и тот же день. Это был день штурма. Мы не ищем визуальных контактов друг с другом. Нам достаточно интернет-общения.
– Стоп. У меня нет компьютера и айфона.