Четыре четверти

Алина Соловей

«?Четыре четверти»? – это сборник коротких рассказов о людях и трудностях, с которыми они сталкиваются. Мы сталкиваемся. О том, как мы переживаем, проживаем и преодолеваем последствия (или нет).

Алина Соловей

Четыре четверти

Данный сборник состоит из сугубо художественных текстов. Любые совпадения описанного с реальными лицами, местами действия или событиями случайны. В сборнике присутствуют упоминания травмирующих жизненных ситуаций. Если вы или ваши близкие испытывают схожие с упомянутыми трудности, пожалуйста, обратитесь за помощью. Говорить о своих чувствах и просить поддержки не стыдно.

раз в голове «ни в строку, ни в линию», то и на виртуальном листе А4 будет месиво из покоцанных, непереработанных, хлипких и неустойчивых, простых и нестройных строчных и заглавных. а причешешь их, пригладишь, высушишь на батарее, и они уже совсем не твои, и совсем не про тебя.

только бугры и заломы на отсыревших и смятых листах напомнят, что ты когда-то имел к ним самое прямое, самое непосредственное отношение.

и края резали не меньше, даже если листы были из одних только нулей и единиц.

4, 3, 2, 1

1/4

Снаружи и внутри

все слова уже сказаны, дела сделаны, и палачи в крови не по локоть, а по самое темечко. и ее не смыть, не вывести, не стереть из памяти, даже по этому темечку основательно получив.

время вообще слишком занято, чтобы попробовать нас излечить.

боль никуда не денется. она осядет на сетчатке, вплетется в суставы, растворится в крови, и искалеченный сердечный мотор заставляет ее циркулировать,

а тебя

мало-мальски

жить.

белое стало черным, а вода горит (огонь пробивается сквозь закрытые веки). ресницы и брови опалены, и кожа уже обуглилась, но раз кислород попадает в легкие, то пожар

не затушить.

Следующий

осталась пара недель до круглогодичной осени

уже не ранит

больничные палаты пахнут хлоркой и отсутствием

отчужденностью

в подвале стоят старые операционные столы

пара косметических штрихов – и совсем как новые

пара хирургических надрезов – и совсем как живые

подвалы пахнут сыростью и плесенью

забытостью

коридоры залиты изумрудным светом – дешевые лампы, дешевая краска на стенах

вывеска «выход» мигает и отключается

как самое красноречивое «выхода нет»

врач с сероватой кожей курит на лестнице

врач с сероватой жизнью измученно хмурится

стряхивая пепел

в еще не пустые глазницы

в правом кармане халата пахнет украденным морфием

в левом кармане халата пахнет чужими ошибками

шесть этажей до крыши и тринадцать до парадного выхода

больше, чем можно запить стаканом кислоты

осенью тоже хочется просыпаться (не хочется)

выводить на запотевшем стекле

дозировку

по будням

с восьми до пяти

в кабинете водных процедур аншлаг

в каждой ванне по пациенту

задерживают дыхание который век

в историях болезней красным по черному раскадровки из порнолент

осенью тоже можно быть героем

сдай кровь

или табель после смены

или хотя бы лучшего друга

последние сутки медсестры дерутся в вестибюле за последнюю банку формалина

врач с полопавшимися в глазах сосудами посветит фонариком на ручке куда-то мимо тебя и заведет совсем ненавязчивый разговор о прелестях нетрадиционной медицины

осенью тоже можно быть честным

закрой рот и кричи

закрой дверь и убегай

в столовой вместо салфеток – рваные края страниц ветхого завета

бирки на ногах громогласно декламируют даты и причины

врач уснул в тупике в конце коридора, облокотившись об обитый войлоком угол

пепел килотоннами сыпется из глазниц устало опущенной головы

в пульмонологии разбили аквариум

язвенники доедают рыб

и пыль

охранник касается внутренней стороны бедра кого-то из педиатрии

пристегнутые к батарее кисти пахнут ржавчиной и покорностью

осенью тоже можно быть живым

на ребрах врача металлический привкус крови

на губах врача чуть прохладнее крематория

в процедурной не протолкнуться – улыбчивая практикантка раздает всем желающим мышьяк

– положите под язык и будьте здоровы!

осенью тоже можно писать финальные титры

невролог с полной уверенностью констатирует:

– кашель, – поправляет очки, – готовьте реанимацию.

р