Стихи о любви

I

….я буду приходить по четвергам….

* * *

В старости всё чаще

посещают страхи,

и не стать, как лето,

щедро молодым,

когда я сомнения,

словно пепел, стряхивал

с сигареты времени —

оставался дым.

Много в жизнь я вбухивал,

вероятно, перца —

сколько, я решительно

не запоминал,

но когда нагрянет

(не дай Бог!) инспекция,

то найдёт какой-нибудь

в этом криминал.

Что же тут крамольного?

Что мы оба юны?

Что на волю просится

пленная душа?

Превратить бы в золото

то сиянье лунное —

за душой не водится

вовсе ни гроша.

Полететь бы облаком

над цветеньем дрока,

где цветы другие

скоро расцветут.

Ты ли это, облако?

Дай тебя потрогаю,

чтоб удостовериться,

что ты снова тут.

Вот скользим, два облака,

два похожих дыма,

без надежд на лучшее,

без горючих слёз…

Или это кажется мне,

неразлюбимая,

что тебя порывистый

ветер не унёс?

* * *

Это ещё совершенно не довод —

то, что тревогу дожди насылают.

Липы цветение. Запах медовый.

Ты не грусти, что погода сырая.

Ты не грусти, что дожди за дождями,

брать во внимание это не нужно.

Лето пройдёт – и останется с нами

запахом липы – и сладким, и душным.

Лето пройдёт – наши встретятся руки,

вспыхнет улыбка – как раньше, по-новой.

Липы цветение. Время разлуки.

Липы цветение. Запах медовый.

ПИСЬМО ИЗ ПЯТИГОРСКА

Тут январский воздух горный,

свет луны прозрачно-бел.

Вновь Бештау пятигорбый

шапку снежную надел.

Я везу тебе гостинец —

образцы тревожных снов,

одиночество гостиниц,

тусклый отсвет ночников,

серебро замерзшей рощи

и костра холодный дым…

Дирижирую порошей

и безмолвием ночным.

Пусть звучит светло, как прежде,

из продутой стужей тьмы

тихий гимн моей надежде

в исполнении зимы.

* * *

Как степь весной,

тюльпанно-ал,

в песках тонул рассвет.

Здесь по тебе я тосковал,

как ветер по траве.

Но не скажу я никому —

пусть прилетит опять, —

что я завидовал ему:

он мог тебя обнять!

НАКАЗ ДЕМБЕЛЯМ

Кому – чемодан, а кому…

наше время кемарит.

Ещё нам три года носить

сапоги и шинели.

– Привет передайте

деревьям, траве и Тамаре —

девчонке, глаза у которой

апрелем синели.

Что скажет она?

Ну, об этом, наверно, отдельно.

Забот у неё…

Надо зонтик забрать из починки,

поскольку дожди.

А здесь так не хватает дождей нам,

в пустыне, где ветер

никак не сочтёт все песчинки!

Мы тоже уедем.

И пусть это будет нескоро,

тем радостней встреча.

Собаки охрипнут от лая.

И девочка эта

посмотрит и скажет с укором:

«Ну, знаешь, так долго

ещё никого не ждала я».

* * *

Предвечерний туман

занавесит померкшие дали.

От дождя и от ветра

темнеет гранит балюстрад.

Это осень как будто.

Её мы с тобою не ждали.

Птичьей вспугнутой стаей

багряные листья летят.

Их потом соберут

для гербария школьного дети.

И засохнут они

среди пыльных бумажных листов.

И забудется всё.

Но останется вечный свидетель,

громыхая прибоем

о гальку своих берегов.

* * *

Когда непрухи полоса,

я жду, как ожидают помощь,

твои восточные глаза,

непостижимые, как полночь.

Они и в полутьме блестят

на жарком бархате июля…

Как я люблю твой быстрый взгляд —

пугливый, словно у косули!

Не надо говорить слова,

не надо, ничего не надо,

когда кружится голова

от недосказанного взгляда.

* * *

Белый квадрат стены,

эхо минувших снов.

Жёлтым серпом луны

скошен недели сноп.

Ходиков мерен ход,

спит опустевший дом.

Самый несчастный тот,

кто одинок вдвоём.

* * *

Мне только минуты, наверно,

хватило вполне бы,

чтоб духом воспрянуть,

чтоб как-то очнуться от спячки,

чтоб солнце увидеть —

багровое солнце, в полнеба,

и чаек, их танец, их крылья —

балетные пачки.

Но лучше не надо.

Безжалостна давняя память,

она вызывает

какую-то странную ревность,

уж лучше и дальше, как прежде,

стремительно падать

в болото печали,

а значит, в свою повседневность.

Я всё забываю.

Я буду с годами суровей.

Пройду, без заминки

на льду осторожности тонком.

Не надо, прошу я,

не хмурь свои белые брови —

ведь их обесцветило сол