«До ломоты перенасыщен август…»

До ломоты перенасыщен август.

Перед паденьем тела тишина.

Кровоподтеком неба заводь,

Плодами ревности полна.

Видением в просветах светлый локон.

Могилы – одеяла лоскуты.

На вышитые крестиками флоксы

Похожи разноцветные кресты.

Вне понимания причина:

С земли взлететь не может стриж.

И в поисках ушедшей половины

На кладбище изнемогает жизнь.

«Обычай есть: там на дороге…»

Обычай есть: там на дороге,

Где гибнут, не считаясь с риском,

Напоминаньем о пороге

Отметку ставят обелиском.

В стеклянной банке вдовьи слезы,

А большего ему не надо.

Цветут капроновые розы,

Гнут отражение ограды.

Язык без слов прилежно учит,

Порыв, как грудь, вздымает ниву,

Как кисею, колышет тучи

И маки клонит торопливо.

И нет запретов теням, волнам,

Рассеялись леса густые,

И души зеркалом огромным

Сигналят в дали полевые.

«Из крана вырывается вода …»

Из крана вырывается вода —

Нет ни конца, ни края.

От жажды растекается орда,

Как человек от ада и до рая.

Ещё отсутствует сосуд,

В смятении ваятель,

На стенах брезжит странный суд,

Так, словно смотрит аллигатор.

Черна испарина воды —

И беспробудное без края.

Мечтать приходится всегда,

Благую весть алкая.

«На царство кладбище венчали…»

На царство кладбище венчали

Отсутствием движения и чувств.

Снега сыпучим аммоналом,

И холод безгранично пуст.

Реальное – хрустально-эфемерно,

На светлом чёрные мосты.

Наклонами прочерченные фермы,

Опоры под деревьями – кресты.

Неразделенность погремушкой

Еще молчит на все лады,

И оставляют будущие души

На чёрном белые следы.

«в небо вгрызлись вершины деревьев…»

в небо вгрызлись вершины деревьев,

ветер двигался – тенькал металл,

среди сосен, просветом алевший,

красной синью закат истекал.

небо стыло и лбом отвердело,

в бездне плоти хрустела пила,

пропасть центра медленно съела

излучения мутная мгла.

ночью выдохся яблочный уксус,

колокольно ушли звонари.

вновь в реке омываются руки,

вновь открылись стигматы зари.

«Шипящий звук под месяцем-иголкой…»

Шипящий звук под месяцем-иголкой,

Ночь – граммофонная пластинка.

И вдруг рассвет мгновенно долгий

Алеет множеством фламинго.

«кружение галактик – весел след…»

кружение галактик – весел след,

остывших звезд опасный мусор,

упрямо вырываются из недр

гребцы – мифологические русы.

у цели замедляет бег корабль,

и к пристани – планета на отшибе,

в туманной глубине просматривается краб,

и в январе зависли рыбы.

пьянящее налито всклень,

расплескивает мифы кашель,

ошибочно вчерашний день

застыл в распилах яшмы.

живое чуть теплее льда,

молчим, не ведая секрета,

и пахнет оловом вода

в конце концов сухого лета.

«Поздний вечер тьмою насыщает…»

Поздний вечер тьмою насыщает,

Словно влагу, впитывает день.

Абрикос на землю цвет роняет —

В темноте отбрасывает тень.

«Ночами змеи, о Египте сны…»

Ночами змеи, о Египте сны.

Мерцают твердо звезды-скарабеи,

Вино и хлеб умерщвлены

Нефритовыми клеймами.

Сестра кладет в небесный шлем

Все семь частей и ждёт ответа.

Оживлено одним небытием

Нечетное значение букета.

Луна и логос плавятся в реке,

Вне толкований смысл крамольный.

Так «сумасшедший» в южном языке —

По-русски, в переводе, «божевольный».

И я борюсь с чужим лицом,

Для похорон я только повод.

Cпасти цветы перед концом:

Их суть – универсальный довод.

«Люблю недосказанность, сумрак, печаль…»

Люблю недосказанность, сумрак, печаль,

Удушающий запах сирени,

Когда не свое неизбывное жаль

В предчувствии скорого тлена.

Туманом и светлым аи декаданс

Пресытился в тёмных аллеях.

Из карт мировых разложили пасьянс

В бреду наркотическом феи.

Отдельно от слуха слышны голоса,

И взгляд приближает к вуали.

Как звезд целлофан, выпадает роса.

Мертвецки покоятся каллы.

«Провисло небо – тучи в волдырях…»

Провисло небо – тучи в волдырях.

Гроза – разряд бактерицидной лампы.

Короткий миг – темно в глазах,

И звуки прянули от дамбы.