ёлка

Святочный рассказ

Мы не ходили в детсад. Не знаю, почему не ходила Ольга, а я не ходила, из-за войны. На войне убивают на улице, в том числе детей.

Любимой, тайной игрой у нас с Ольгой была игра в ёлку. Ставили в коридоре один табурет, на него другой, перевёрнутый, в него горшок с цветком, самый большой, какой мы могли поднять. Ёлка готова. Вернее не ёлка, а её начало. Ёлка – это, когда наряженная.

Сначала всё это заматывается бельевой веревкой. Чем больше, тем лучше. На веревке можно вешать всё: носовые платки, фантики, платки другие, шапки, мамину старую шляпку, её прозрачную кофточку, а чтобы блестело, можно втыкать гвозди, засовывать стеклышки от секретов, ложки, скрепки, вилки. Мы работали с Ольгой уже два часа, но всё чего-то не хватало.

Вдруг Ольга оборачивается и кричит: «мама», так что я вздрагиваю. Ее мама с ней не живет, потому что она умерла от войны. Я поворачиваю голову и вижу очень красивую женщину. Она, ласково улыбаясь, смотрит на елку, потом в полной тишине начинает нам помогать. Как только Оля называет её, она прикладывает палец к губам, как бы говоря: «тише, если будешь шуметь, я исчезну».

Ёлка переливается всеми цветами радуги, ёлка торжествует вместе с нами. И тут у мамы в руках появляется серебряная звезда. Она прикладывает ее к самой верхушке, и мы, не отрывая глаз, смотрим на звезду. В углублениях серебра вспыхивают красные огоньки и змейками выскакивают наружу. Оля плачет. Сначала про себя, потом появляется голос, и в этот момент мама со звездой исчезает. Она просто тает в воздухе.

Больше мы с Олей в ёлку не играли.

стужа

Монолог цветка

Возьмем дерево или куст, уж в болтливости никак их не заподозришь, и я один из них. Больше всего в жизни никогда не любил много говорить, и чтоб вокруг много говорили. Да, я нежный цветок, таким я себя чувствую, хотя вид… В детстве веселый мальчик сломал меня палкой. Выжил, выпрямился, но стебель мой кривоват, а листья колючи, чтоб всякая дрянь не цапала меня. Я – синий только на вид, это моя защита от стужи. Когда холод подступает, мой синий делается лиловым, я становлюсь частью холода, и он отступает, чтобы убить белых и розовых. На северном склоне Парамоновского оврага я такой высокий один, другие цветы и травы все ниже меня.

Так я и жил, не особо задумываясь над своей жизнью, пока не появилась она.

Всё произошло неожиданно. Ранней весной прямо передо мной вылез стебелек с маленьким бутончиком. Как только у незнакомки показались лепестки, она сразу расплакалась, как все маленькие дети. Я чуть-чуть покачал ее, и она улыбнулась мне. Я растаял от нежности и назвал ее Лю.

Сияло солнце, шли дожди, иногда даже ливни, и потоки глины неслись с горы. Я защищал малютку Лю, как мог, и она росла и цвела таким нежным розовым цветом, что соседи заглядывались на нее.

Я боялся пить воду, вдруг Лю засохнет подле меня, ведь ей, слабой и беспомощной, надо расти и крепнуть. Чтобы зверь или человек не наступил, или, не дай Бог, не сорвал Лю, я укрывал ее своими большими листьями. А Лю, казалось, не понимала опасности. Она высовывалась прямо на солнце и, если я ворчал, начинала смеяться. На самом деле, чтобы она ни делала, мое сердце таяло от любви к ней. Хотя, всё-таки о себе я не забывал. Она привлекала внимание, но ведь рядом был я. Люди и звери любовались нами. Я даже немного подрос, а вечерами аккуратно стряхивал пыль со своих, кажется, похорошевших листьев, в те дни я казался себе изысканным, непобедимым и, может быть, даже великим. Тогда Лю меня и спросила, какого, мол, мы рода-племени.

Решил выяснить свое происхождение. Копал потихоньку, копал свою родословную и докопался до рюриковичей. Сидят они, эти рюриковичи, и говорят, говорят. И говор какой-то не рюрикочевский. Плюнул я и сказал Лю, что мы из великого рода Ченгизитов. Она обрадовалась.

Но всему хорошему приходит конец. Сильно похолодало, низкие лиловые тучи побежали над оврагом, и, наконец, пришла стужа. Бедная Лю, стиснув лепестки, изо всех сил прижималась ко мне, уверенная, что я не дам ей погибнуть.

Оказалось, что я бессилен. Вот передо мной всё, что от нее осталось – маленький мертвый стебел