Густав

Всё было скомканно, размыто и скоротечно, впрочем, как часто и бывает, очнувшись после ночных бредней. Я видел очертания людей, напоминавших мне моих друзей. Если говорить точнее, то это были действительно они: щебетавшие невнятные звуки, они стыдливо смотрели в пол, продолжая бурчать с каким-то предвосхищенным ликованием. Всё было сдержанно, чинно. Они были в белых костюмах, изготовленных из довольно странной текстурной ткани – узоры были довольно объемными, словно это какие-то стертые временем барельефы, выбитые в эластичном камне. Виднелась католическая кафедра и стрельчатый дверной проём с массивными дверными ставнями. Я был в ночной рубашке, и моим главным действом было то, что я непременно должен был как можно скорее надеть свадебное платье. Оно не казалось мне каким-то сложносшитым, напротив, я был абсолютно уверен в том, что не составит никаких трудностей облачиться в него кому угодно – даже церковной мыши. Ассистент бесконечно сопровождал моё преображение неполадками – сама нижняя конструкция идеально сидела по моей фигуре, а вот внешняя или верхняя часть никак не могла состыковаться с другими его частями. Я чувствовал себя нежной башней Татлина, идеально лаконичной по своим формам, с радикальным назначением и символичной направленностью, но так и не завершённой и оставшейся лишь в нескольких макетах размером с человеческий рост. Так и не завершив начатое облачение, я торопился сесть в машину, которая ждала меня за обрывом реки, перекрывавшей старую улицу. Шёл дождь, капли которого ледяным звоном разбивались о каменную дорогу. И в этот момент я, стоявший с открытыми плечами в так и не завершённом свадебном платье, пытался сесть в чёрную машину. Кажется, в этот момент я принял для себя одно из важных решений жизни, но какое именно, неизвестно никому. Я пробудился после тяжелого сна на рассвете со сдавленной грудной клеткой, а то, что увидел, расценил как очередной ночной кошмар. Спустя минут десять я снова заснул, представляя, что я держу в руках маленький букет белых роз с укорочёнными стеблями. Теперь не могу забыть об этом образе. Конечно, я был бесконечно красив. Обреченный на ожидание и вечность безмолвия.

Петроградская сторона

моя душа опустошена,

и я не знаю,

куда мне податься

я осознала, я решила,

прошла по ступенькам ада,

мокрая трава —

здесь ни к чему

нельзя прикасаться

ручей из алых капель,

витиеватые сплетения

осторожней, ведь тут

ты можешь уколоться

на том берегу,

всё было как в тумане,

рогатый старый козел,

злая собака,

змеиный клубок

кругом сплошные опасения

страшные тени,

вой на ветру

как церковный хор

Дива

*Лорине Рей

каждую ночь

закрываю глаза,

лишь думая о том,

насколько мир изменчив,

насколько он ещё

способен быть весёлым.

с удушливой волной

я в полночь представляю

весь этот свет и день

под маской праздности

мы прячем слёзы,

обыденность забот

прошедших дней, но вот

я превращаюсь

в нечто, что способно

разжечь огонь

и безобразие сумрака

затмить

Вулкан

я вулкан —

гневливо шепчу, причитаю,

пеплом кашляю, сонно кряхчу,

остываю

я вулкан —

всё живое вокруг убиваю,

всё вокруг в чёрный камень,

металл превращаю

я вулкан —

моя песня шипящая

слышится где-то

печаль моя серая, смуглая,

дымом-ядом несётся

куда-то по ветру

Чёрная речка