ГЛАВА 1

Хани

Говорят, период адаптации длится около двух лет. А вчера моя кузина Барбара вообще сравнила меня с деревом. Она сказала, что если дерево пересадить с одного места на другое, то оно будет болеть в течение четырех лет, прежде чем свыкнется с другой почвой и пустит новые корни. Люди в Германии просто помешаны на природе. Вчера я стояла на станции Хауптвахе и смотрела, как один мужчина лет сорока, прилично одетый и совершенно не похожий на сумасшедшего, каких тут порой немало встретишь, остановился рядом с лестницей и с серьезным выражением лица спросил свою собаку о чем-то важном. Я еще совсем не говорю на немецком, так как провела здесь без малого месяц. Но я приблизительно догадалась, о чем он с ней говорил. Наверное, он спросил собаку, хочет ли она подняться на лифте или же по лестнице. Если не брать всерьез странности, которые творятся вокруг, то Франкфурт можно назвать вполне интересным городом. Хотя моя кузина говорит, что этот город – то еще дерьмо. Но если ее послушать, то все в этом мире полнейшее то самое. Мне вообще как-то не хочется повторять это слово слишком часто. А вот Барбара употребляет его, наверное, больше тысячи раз в сутки. Кстати, это первое слово, которое я выучила на немецком. Барбара весьма неплохо говорит по-русски, хотя, в сущности, ее можно понять даже без слов. У нее слишком живая мимика. Моей кузине в январе исполнилось тридцать девять лет. Она сказала, что это самый дерьмовый возраст, потому что в этот период понимаешь, что молодость утекает, а старость не за горами. Будь она русской женщиной, то была бы заядлой матершинницей. Но все-таки немецкий, наверное, не так богат матерными словами. Русский матерный – это вообще самостоятельный язык, на котором можно одним словом обозвать разные предметы, людей, и при этом в одном случае это будет носить позитивное значение, а в другом самое отвратительное. Барбара же в основном употребляет вышеупомянутое слово на все случаи жизни. Даже тогда когда она рада. Причем произносит она всегда его с такой смачностью, что порой кажется, еще немного, и это слово воплотится на ее устах. Вот было смешно, если бы каждый раз, когда она произносит слово «дерьмо», оно бы выпадало из ее уст. Может быть, тогда она отучилась бы его так часто употреблять. Хотя лично мне оно никак не мешает. Потому что моя кузина, несмотря на то что курит, как паровоз, и ругается направо и налево, очень юморная и интересная женщина. Одна ее прическа чего стоит.

Помню как во время нашей первой встречи в громадном франкфуртском аэропорте в глаза сразу же бросилась именно ее прическа. Даже если бы Барбара не держала табличку с моим именем, я бы все равно обратила внимание именно на нее. Она стояла юбке, какие носят японские школьницы. Черные гольфы, прикрывающие ее худые колени, и огромные башмаки с пестрыми шнурками. Сверху на ней была белая шуба из лисьего меха. Но больше всего меня удивила ее прическа. Нет, не было ничего вычурного или замысловатого. Просто я никогда не встречала взрослую женщину с выбритым черепом. Ну, то есть не прямо-таки чтобы до блеска. Темные волосы длинной около пяти миллиметров все же густо торчали на ее красивой округлой голове. Но все равно в Новосибирске я ни разу не видела женщину лет сорока с таким причудливым стилем в прическе и одежде. Знаете, что она сказала, когда увидела меня в первый раз? Может, уже догадались? Она сначала осмотрела меня с ног до головы, криво подняла верхнюю губу, наморщила лоб, как при виде чего-то сомнительно темного, а потом так и сказала на ломаном русском: «Вот дерьмо! Хотя нет… нормально».

Я слышала, что немцы не любят, когда на них долго смотрят в упор. Поэтому я рассмотрела ее со спины, когда она вела меня по просторам второго терминала к выходу. Судя по тому, как Барбара неуверенно двигалась, я поняла, что она не так часто бывает в аэропорте. И как она потом сама призналась, что ее не было здесь больше двадцати лет.

Теперь немного о ее внешности. Если не брать в счет ее чудной прически, то ее можно было бы назвать даже красивой. На овальном лице отчетливо выделялись ее несоразмерно большие влажные глаза. Белк