ДОЧКИ-МАТЕРИ
Я откусила горячий, только из духовки, кекс – он громко захрустел на зубах. Хрустел изюм в кексе. Вернее – земля и камешки в изюме.
Во всём нужно видеть плюсы. Здесь их было два: во-первых, спасибо, не сломала зуб. Во-вторых, хорошо что никого не позвала на чай – вот вышел бы конфуз.
Меня должна была насторожить надпись на упаковке: «Тщательно промыть». Рачительные хозяйки без предупреждения моют изюм в нескольких водах. Но ещё больше должно было насторожить, что изюм принесла Нинель.
Я каждый раз расслабляюсь и забываю, что с Нинелью нужно ухо держать востро. У неё талант отыскивать на оптовых базах самое дешёвое. Затхлую крупу, каменные конфеты, несъедобный маргарин в литровом ведре. Принесённые в подарок жилистые обезвоженные, мумифицированные апельсины тут же торопливо съедает сама. Когда прошу её приходить без гостинцев, с надменным, королевски-оскорблённым видом поджимает губы. На лице читается: «Дрянь неблагодарная, дарёному коню… Всякая шушера ещё копается, спасибо бы сказала».
В парке я проголодалась и взяла в киоске пирожок с чаем. Нинель от угощения отказалась. Сидела напротив, смотрела ненавидящим голодным взглядом, закипала.
– И сколько ты заплатила за чай и пирожок?
– А тебе зачем? – довольно невежливо ответила я. Горький опыт подсказывал, что последует дальше.
– Хочу знать, почём твоя глупость. На сколько нынче дурят людей, как наживаются на дураках. И не огрызайся, не огрызайся. Что, дома нельзя было чаю попить? – она включает внутренний калькулятор: – В три раза дешевле бы обошлось.
– Я потратила их на маленькое невинное удовольствие. А вот ты на что копишь деньги?
– Уж точно не на то, чтобы транжирить налево и направо.
Нинель по инерции хотела добавить, что копит их для дочери Юлии – и прикусила язык. Она потеряла её именно из-за денег. В самом нежном, уязвимом возрасте бросила дочку, чтобы уехать и заработать на домик у моря (имеющейся трёшки, видимо, было недостаточно). Разумеется, если дочь будет вести себя смиренно и с почтительной благодарностью, вносить посильный вклад, а не то чтобы фыркать на мать. Итак, Нинель упорхнула на другой конец страны, оставив дочь-подростка среди чужих, равнодушных людей. Дабы прирастить дочкино наследство в виде недвижимости. Выяснилось, что для Юлии вполне хватило сырой земли метр на полтора, глубиной 2 метра. Говорят, господь даёт испытание ровно такое, чтобы выдержал человек. В Юлькином случае Бог не рассчитал.
Вот такую свинью подложила дочка матери, какую подлянку устроила. Впору было воскликнуть, как Арине Петровне Головлёвой: «И для кого я эту прорву коплю! Для кого припасаю! Ночей не досыпаю, куска не доедаю… Для кого?!».
На ум напрашивались другие литературные персонажи: Плюшкин, Скупой рыцарь. Но Скупой рыцарь хотя бы ласкал глаз и ухо, со звоном отмыкая сундуки, пересыпая камни и золото. Какое эстетическое наслаждение могут приносить перетянутые резинкой пачки одинаковых до позеленения, шершавых бумажек с Фраклином?
Открою секрет: Нинель вела маленький уютный ростовщический бизнес, не совсем законно. Но почему здоровенному упитанному государству можно этим заниматься, а худенькой, обобранной государством старушке – нельзя?
***
– Осторожно, не садись на скамейку! Краска уценённая, никак не сохнет, зараза.
Поздно: моё пальто запестрело голубыми масляными полосками. Делать нечего, дома отчищу. Достаю термос с чаем, пироги. Нинель расстилает на соседней лавочке газетку, вынимает стряпню из супермаркета. Всё уценённое, чёрствое, лежалое.
– Ешь давай, а то Юлька обидится. Что значит невкусно? На могиле не кочевряжатся и губу не гнут. Невкусно ей. Нос ещё воротит, цаца.
Жуя, Нинель одной рукой втыкает пластмассовые ромашки в банку. Смывает птичьи кляксы с памятника. Одновременно объясняет, чем банковский вклад отличается от счёта, ужасается текущему курсу доллара, рассказывает о снижении ставок. Как только вернётся с кладбища, побежит снимать деньги: в соседнем банке дают на полтора процента больше.
При этом я знаю, что Нинель глубоко, искренне страдает по Юльке, по-звериному воет, зарываясь в свою нору, чтобы никто не видел. Как о