Утроба
Даниил Корнаков
Главный герой просыпается в таинственном месте, прикованным к полу. Вскоре из темноты появляется нечто, желающее его пожрать.
Даниил Корнаков
Утроба
Первое, что я почувствовал, когда очнулся – это удушающий запах разложения. Прежде мне уже доводилось ощущать трупный запах в морге. С тех пор я не мог не спутать его ни с чем другим. Этот едкий, вызывающий тошноту смрад словно обретал бестелесную форму и подобно духу впитывался в каждую частичку твоей кожи.
Я ничего не видел. Разлепить глаза не получалось, веки казались не подъемными. Я попытался пошевелить рукой, но она как будто прилипла к полу, на котором я лежал. Полом это назвать тоже язык не поворачивался. Скорее это была некая субстанция, клейкая лента с инородной массой. Я ее не видел, но ощущал липкую влагу на руке, как она то и дело хлюпала, стоило мне предпринять очередную попытку освободиться свое тело от ее цепкой хватки.
После тщетных попыток выбраться я понял, что меня начал охватывать страх, разливаясь ледяной водой от груди по всему телу. Что происходит? Почему я здесь? Где это «здесь»? Есть ли в этом месте кто-нибудь еще?
Но вместо вопросов, появляющихся один за другим в моей бушующей от мыслей голове, мне удалось лишь исторгнуть отчаянный крик. Ответило мне собственное эхо. Многократно мой вопль отразился от стен, повторяясь раз за разом, раз за разом, пока не затих вдали этого загадочного помещения. Без сомнений – гигантского помещения.
Я попытался снова вырваться из липкой жижи, но внезапный поток режущей боли разорвал меня изнутри. Кожа на моей руке растянулась и дерни я чуть сильнее, она разорвалась бы как бумага. С головой было не лучше. Волосы удерживала невидимая рука, и стоило мне предпринять попытку хоть немного приподнять голову, как тысячи маленьких и острых иголок вонзились мне в затылок.
Попытки высвободиться не прекращались. Прошла вечность, прежде чем мне надоело терпеть невыносимую агонию в теле, а голос мой охрип до такой степени, что я был более не в состоянии даже вздохнуть без режущего ощущения в горле. Затем я долго плакал. В этом незримом для меня месте нельзя было не заплакать.