Даниэль Деронда

Джордж Элиот

Зарубежная классика (АСТ)

Последний роман Джордж Элиот «Даниэль Деронда», впервые опубликованный в 1876 году, вызвал в английской прессе целую бурю споров – еще бы: ведь в нем, впервые в истории британской литературы, Джордж Элиот затронула болезненную тему скрытого антисемитизма английского общества, полного тайной ксенофобии и национальных предрассудков.

Но если «национальная» тема романа в наши дни уже утратила острую актуальность, то время пошло лишь на пользу второй его линии – психологической. История сложных, многогранных отношений молодого Даниэля и величайшей любви его жизни – эгоистичной, высокомерной, авторитарной и безнадежно замужней красавицы Гвендолин далеко опередила викторианскую литературу своей неоднозначностью и даже сейчас выглядит на удивление современной.

Джордж Элиот

Даниэль Деронда

© Перевод. Т. Осина, 2019

© Издание на русском языке AST Publishers, 2021

* * *

Пусть твой главный страх сосредоточится на душе твоей: там, в толпе неуемных желаний, готовых идти к цели по телам павших, прячется месть безосновательная, но непреодолимая, подобно дыханию неминуемой смерти.

А над беспечным роем земных радостей довлеет печальная участь.

Часть первая. Избалованное дитя

Глава I

Была она красива или некрасива? В чем таился секрет живой прелести ее взгляда? Добро или зло сквозило в сияющей улыбке? Возможно, зло, ибо почему вместо спокойного очарования в душе рождалось беспокойство? Почему стремление снова взглянуть на нее ощущалось как насилие, а не как страстное желание, подчиняющее все существо?

Молодая леди, вызвавшая в сознании Даниэля Деронды эти вопросы, глубоко погрузилась в игру, но не на улице, под палящим южным солнцем, в лохмотьях, швыряя медяки на развалины стены, – нет, она играла в одном из великолепных дворцов, воздвигнутых просвещенной эпохой во имя достижения тех же радостей, однако куда более высокой ценой. Золоченые рамы картин, интерьер в темных тонах, пышные обнаженные красавицы на полотнах создавали атмосферу, достойную дыхания высшего общества, какую трудно найти в местах, посещаемых обществом низшим.

Сентябрьский день уже подкрался к четырем часам, так что в зале сгустилась ощутительная для глаза мгла. Глубокая тишина изредка нарушалась глухим стуком, легким звоном, едва слышным шорохом и монотонным бормотанием на французском языке, похожем на звуки, издаваемые искусно сконструированным автоматом. Вокруг двух длинных столов плотно, плечом к плечу, сидели люди. Все они сосредоточили внимание на рулетке. Исключение составлял маленький мальчик в маскарадном костюмчике. Замерев за спиной погруженной в прихоти рулетки дамы, единственный среди присутствующих, он бросал на дверь бессмысленные взгляды причудливо наряженного ребенка, выставленного на подмостки странствующего театра в качестве яркой приманки.

Столы окружали пятьдесят-шестьдесят человек. Многие довольствовались вторым, а то и третьим рядом, некоторые подходили лишь для того, чтобы посмотреть на игру, и только время от времени кто-нибудь из зрителей – как правило, женщина – притворно улыбаясь, выкладывал пять франков, желая понять, что представляет собой азарт. Те, кто предавался страсти более откровенно и не скрывал жадного интереса, представляли весьма далекие друг от друга разнообразные виды европейского типа. Ливонские и испанские, греко-итальянские и смешанно-германские, английские аристократические и английские плебейские черты соседствовали в неоспоримой гармонии. Здесь царил поразительный дух всечеловеческого равенства. Белые, унизанные кольцами пальцы английской графини едва не касались костлявой, желтой, похожей на щупальца краба руки, жадно тянущейся к столу, чтобы схватить стопку монет. Рука эта естественным образом гармонировала с длинным сухим лицом, глубоко посаженными глазами, седыми бровями и не знавшими гребня редкими волосами – лицом, напоминавшим хищную птицу. Где еще ее светлость милостиво согласилась бы сесть рядом с бледной, рано постаревшей, подобно жалкому букетику засохших цветов на шляпке, представительницей женского пола, прижимающей к груди потрепанный барха