Смерть Аттилы

Лев Аскеров

Эпилог из научно-фантастического романа «Приговорённые»В этом очередном научно-фантастическом романе автор остался верен остросюжетной манере письма и своему необычному видению и пониманию мироздания и человека в нем.

Лев Аскеров

Смерть Аттилы

Царь Аттила умирал. По губам Великого варвара текла кровь. Он искусал их, чтобы не верещать жалким шакалом, получившим в бок стрелу. Чтобы воинство, никогда не видевшее в тяжелых глазах царя страха и не слышавшее от него стонов, не шепталось, что Великий Аттила – сын Железной скалы и Огня небесного – в последнем своем поединке со Смертью верещал, как простой смертный.

"Ах, увидеть бы ее, эту смерть. Да знать, чем берет она",– двигая каменными челюстями сетовал Аттила.

Но невидима она и неведомо ее оружие. Больше всего однако Великого воина гневило другое. Его, вождя вождей всех гуннов, и Царя, поставившего на колени других царей, она не считала себе за ровню. Даже не снисходила до того, чтобы показаться перед ним во всей стати.

– Стыдится она своей наружности, – произносит он вслух. – Червячен и мерзок ее облик.

– Смерть – не воин, повелитель. Она – судьба, – наклонившись к нему с дымящейся чашей травного отвара, говорит колдун Гунал.

– Судьба… – повторяет царь, прислушиваясь к себе, и после недолгого раздумья с горькой усмешкой замечает:

– Не везет мне на женщин.

– Этой женщине твоей завидует весь мир, повелитель.

– Она – моя, поэтому и завидуют. Чужая лучше собственной.

– Но твоя судьба царская.

– Тем более. Царственная стерва. Прелестная со стороны. Сварливая и своенравная в шатре.

Аттила скрипнул зубами. Отвар не действовал. Или действовал так, что только раздразнил его боль. Дернул за ус и озлобил. Освирепев, она кинула свою рысью лапу и когтями – по груди. Изнутри. Да по-живому. От безумной боли царь скорчился, повалился на бок, но мысль не упустил.

– Я у ней, у судьбы своей, в поводьях, – выдавил он. – Несусь, куда хочет она. А сейчас вот тянет в стойло. К мертвым. Я упираюсь, брыкаюсь, взвиваюсь… Но иду.

Аттила попросил у колдуна крепкого макового настоя.

Мак успокоил озверевшую рысь. Одурманил. Она терзалась, но со сна. Вяло. Не так больно. Стало лучше. Несравненно лучше…

И пелена блаженной поволоки подернула стальные глаза Великого гунна…

… И простерлась перед ним родная степь. И над шелковым ковром ковыля плыло вязкое марево. И проступили сквозь него силуэты шатров отчего стойбища. И от полыхающих рядом с ними кострищ тянуло свежей кровью, душистой полынью, жареным мясом и паленой шерстью. И, разливаясь, текли от них заунывные, сжимающие сердце песни.

И увидел он мальчика с большими раскосыми глазами. На красном коне под синим месяцем преследовал он газель. И поравнявшись с ней, он, на полном скаку выхватив нож, прыгнул на изогнувшуюся спину антилопы. И пригнув к земле полумесяц ребристых рогов, мальчик полоснул ее лезвием по горлу. И брызнула в лицо ему горячая кровь. И припал он губами к клокотавшему солоноватому родничку. И долго стыл в красивых глазах антилопы ломкий свет надежды, плывущий высоко в небе синим полумесяцем.

И был тем мальчиком он – Аттила. И любил он кровь. И любил охоту. И любил походы. И дружил он тогда с чужими смертями. И любили они его. И с безумным сладострастием брал он их. И гордился собой. И упивался восторгом побед.

Поднялся вдруг ветер. Заметалась каленая пыль по кровной степи его предков. Поднялись дымы из кострищ. И шел он в черных клубах их. И пахло гарью. И пахло смертями и кровью… И расступились вдруг дымы. И увидел он сестру свою. И окликнул он ее. И она бросилась к нему. И он побежал к ней навстречу. И, с хрустом вонзившись в сухую землю, упали между ними оперенные огнем стрелы.. И рыжие всполохи воспламененной травы бросили в него горящие снопы искр. И остановили его.

И увидел он двух коней. И черного. И белого. И привязана была к ним сестра его, мать его, и единственный родовой стебелек его. И звала она его – Великого Аттилу. И просила пощады у убийц своих. И жаждой неутоленной жизни, и кровью сердца клокотали слова ее. И ударили убийцы по крупам лошадей. И по белой. И по черной. И