Предисловие
Рифмы теснятся в моей голове:
Толкаются, не желают томиться в очереди.
Заставляют вещать во вне —
Заглавными, запятыми, значительными многоточиями…
Просятся на бумагу —
хотя кто, к черту, помнит ещё бумагу?!
Только бы не молчать!
На экран телефона, в чёрную дыру телеграмма:
Делиться, множиться, оповещать.
Только бы не исчезнуть за стиснутыми губами,
Быть озвученными, услышанными.
Ритмами, рифмами, несуществующими словами.
Дерзкими, вескими, резкими,
Только б не лишними…
Глава 1. Начало
Мы с тобою один узелок на линии времени
Бесконечной и необъятной вселенной.
Без фальши и лжи,
Без надуманной тяготы бремени.
В кармической переменной —
В унисон – дыши…
Поток
Настежь окна и двери,
Довериться
Силе потока. Я и есть поток…
Расширяя границы слов,
Я узоры на память рисую иглой на теле,
Чтобы помнить в жару и метели,
Без названий и свойств,
За пределами ярлыков.
На крыше
Мое сердце отныне живет на крыше.
Здесь как будто на пару метров поближе к богу.
Здесь любую печаль, беспокойство, вину, тревогу —
Трубным дымом вовне, и уносит куда-то выше.
Здесь сидеть, в треугольные окна любуясь небом,
И дышать, пить вино, рассуждать о простом и вечном.
Прятать сны и сомнения кутать пушистым пледом,
Подпевать гитаре о сущности и человечном.
И себя обнаружить внезапно на книжной обложке,
Нарисованной непослушной рукой трёхлетки,
Где двухмерный мир в карандашную сущность сложен,
Где драконы повержены, стрелы остры и метки.
Где принцесса всегда остаётся внутри принцессой,
В подземелье мрачном и в светлой дворцовой башне.
И из пыльной книги, забытой на полке детства,
Взрослый мир в оглавлении правильный и нестрашный.
Потому что, в конечном счёте, мы все там были.
И давным-давно… жил да был… наводя тень в плетень…
Жили долго и счастливо, долго и счастливо жили —
И в последней строчке умерли в один день.
Рим
И грянул гром. И небо раскололось
Руинами эпического храма.
И пьяный музыкант без пьедестала
Развеял по ветру свои седые волосы.
И путает в осеннем ветре бороду,
А пароход гудит другому пароходу,
Дивится, давится могучим старым городом.
Понтифик поцелуи шлёт народу,
И музыкант, приподнимая бровь,
Пророчит апокалипсис на ужин.
Толпа ликует, отражаясь в лужах,
Вопит и пьёт, и празднует любовь.
Детям
Сыновья… Я изучаю слово,
Леденцом во рту перебирая,
Все как было: нестерпимо ново
Сердце вдважды увеличилось, пылая.
Я теперь Мадонна, Первоматерь…
Я – есть мир, и мир – внутри меня.
Заклинаю, будьте любящими братьями!
Будьте вместе, будьте рядом, сыновья…
Минут годы, прорастете в небо,
Мы останемся корнями – на земле.
Вы – моя награда и победа.
Вы – моя вселенная во мне.
Сыну
Я все пытаюсь понять,
Какого же цвета твои глаза?
В них и солнце, и бирюза,
И океана гладь.
А ещё хотелось бы – какой ты на вкус:
Что-то пряное, восточное,
Шоколадно-молочное
И освежающе-сочное, как арбуз.
А если поглубже тебя вдохнуть —
Кроме молока, что само собой,
Ты пахнёшь медом и мной,
И свежим хлебом чуть-чуть.
И хотя медведь наступил мне на ухо,
Все «Агу» и «Ага» различаю,
И даже крики отчаянные
звучат мне круче, чем симфонии Баха.
Мне твоими портретами
Вся память камеры переполнена.
Благодаря тебе и я наполнена
Мыслями и мечтами светлыми.
Новая жизнь – и из меня стихи
На языке леденцом.
Так быстро: из младенца
– неуправляемым сорванцом.
Время – останови…
30
Вот – тридцать.
Время подводить итоги,
Финализировать маршруты и дороги.
Под всеми точками проставить «и»
И расплатиться по счетам за все пари.
Так, в общем, подвести черту…
Но к чёрту! Я хочу
Ещё как минимум полвека c многоточием…
Чтоб кроме главного – присутствовало прочее!
Чтоб в животе и на коленях – дети,
Чтоб меньше февраля и больше – в лете!
Чтобы хотеть всего и не стесняться.
Прощать, любить, просить, пытаться.
Пусть падать, но вставать всегда, держась тебя.
Чтоб ты и я – семья
И минимум ещё два сына