Предисловие

Рифмы теснятся в моей голове:

Толкаются, не желают томиться в очереди.

Заставляют вещать во вне —

Заглавными, запятыми, значительными многоточиями…

Просятся на бумагу —

хотя кто, к черту, помнит ещё бумагу?!

Только бы не молчать!

На экран телефона, в чёрную дыру телеграмма:

Делиться, множиться, оповещать.

Только бы не исчезнуть за стиснутыми губами,

Быть озвученными, услышанными.

Ритмами, рифмами, несуществующими словами.

Дерзкими, вескими, резкими,

Только б не лишними…

Глава 1. Начало

Мы с тобою один узелок на линии времени

Бесконечной и необъятной вселенной.

Без фальши и лжи,

Без надуманной тяготы бремени.

В кармической переменной —

В унисон – дыши…

Поток

Настежь окна и двери,

Довериться

Силе потока. Я и есть поток…

Расширяя границы слов,

Я узоры на память рисую иглой на теле,

Чтобы помнить в жару и метели,

Без названий и свойств,

За пределами ярлыков.

На крыше

Мое сердце отныне живет на крыше.

Здесь как будто на пару метров поближе к богу.

Здесь любую печаль, беспокойство, вину, тревогу —

Трубным дымом вовне, и уносит куда-то выше.

Здесь сидеть, в треугольные окна любуясь небом,

И дышать, пить вино, рассуждать о простом и вечном.

Прятать сны и сомнения кутать пушистым пледом,

Подпевать гитаре о сущности и человечном.

И себя обнаружить внезапно на книжной обложке,

Нарисованной непослушной рукой трёхлетки,

Где двухмерный мир в карандашную сущность сложен,

Где драконы повержены, стрелы остры и метки.

Где принцесса всегда остаётся внутри принцессой,

В подземелье мрачном и в светлой дворцовой башне.

И из пыльной книги, забытой на полке детства,

Взрослый мир в оглавлении правильный и нестрашный.

Потому что, в конечном счёте, мы все там были.

И давным-давно… жил да был… наводя тень в плетень…

Жили долго и счастливо, долго и счастливо жили —

И в последней строчке умерли в один день.

Рим

И грянул гром. И небо раскололось

Руинами эпического храма.

И пьяный музыкант без пьедестала

Развеял по ветру свои седые волосы.

И путает в осеннем ветре бороду,

А пароход гудит другому пароходу,

Дивится, давится могучим старым городом.

Понтифик поцелуи шлёт народу,

И музыкант, приподнимая бровь,

Пророчит апокалипсис на ужин.

Толпа ликует, отражаясь в лужах,

Вопит и пьёт, и празднует любовь.

Детям

Сыновья… Я изучаю слово,

Леденцом во рту перебирая,

Все как было: нестерпимо ново

Сердце вдважды увеличилось, пылая.

Я теперь Мадонна, Первоматерь…

Я – есть мир, и мир – внутри меня.

Заклинаю, будьте любящими братьями!

Будьте вместе, будьте рядом, сыновья…

Минут годы, прорастете в небо,

Мы останемся корнями – на земле.

Вы – моя награда и победа.

Вы – моя вселенная во мне.

Сыну

Я все пытаюсь понять,

Какого же цвета твои глаза?

В них и солнце, и бирюза,

И океана гладь.

А ещё хотелось бы – какой ты на вкус:

Что-то пряное, восточное,

Шоколадно-молочное

И освежающе-сочное, как арбуз.

А если поглубже тебя вдохнуть —

Кроме молока, что само собой,

Ты пахнёшь медом и мной,

И свежим хлебом чуть-чуть.

И хотя медведь наступил мне на ухо,

Все «Агу» и «Ага» различаю,

И даже крики отчаянные

звучат мне круче, чем симфонии Баха.

Мне твоими портретами

Вся память камеры переполнена.

Благодаря тебе и я наполнена

Мыслями и мечтами светлыми.

Новая жизнь – и из меня стихи

На языке леденцом.

Так быстро: из младенца

– неуправляемым сорванцом.

Время – останови…

30

Вот – тридцать.

Время подводить итоги,

Финализировать маршруты и дороги.

Под всеми точками проставить «и»

И расплатиться по счетам за все пари.

Так, в общем, подвести черту…

Но к чёрту! Я хочу

Ещё как минимум полвека c многоточием…

Чтоб кроме главного – присутствовало прочее!

Чтоб в животе и на коленях – дети,

Чтоб меньше февраля и больше – в лете!

Чтобы хотеть всего и не стесняться.

Прощать, любить, просить, пытаться.

Пусть падать, но вставать всегда, держась тебя.

Чтоб ты и я – семья

И минимум ещё два сына