«Не успеешь подумать, а время уже прошло…»

Не успеешь подумать, а время уже прошло.

Хочешь выкрикнуть: «Здравствуй!» – а нужно шепнуть: «Прощай!»

Так весёлая капля, упавшая на стекло,

Упирается раме в облупленный нижний край.

Так трава увядает, иссушена ветерком

И лучами осеннего солнца, и смертью дня,

Так душа отлетает, не думая ни о ком,

Так корабль утонувший касается ила дна.

И взвихряется нежно клубясь придонная муть.

Может быть – забытьё, может быть – неприметный рай.

Нужно просто любить эту жизнь, хотя бы чуть-чуть,

Чтобы так же любить и её неизбежный край.

Низвергается с шумом серебряный водопад,

Только бабочка с нижних стремнин к облакам летит.

Расскажи мне, наверх или вниз приведёт тропа?

Всё зависит от тех, кто пока ещё здесь, в пути.

«Эта осень – как будто из Песни Песней…»

Эта осень – как будто из Песни Песней

Рыжекудрая дева, любовь Царя.

Без неё Иудеи справляют Песах,

За Исход Моисея благодаря.

Без неё православный встречает Пасху,

А католик – морозное Рождество,

И, имея трёх жён, о деве прекрасной

Поспешает муслим не знать ничего.

Но, минуя людей города и веси,

Не имея ни статуи, ни икон,

Выкликает любимую в поднебесье

Журавлиным призывом Царь Соломон.

«Не судите – просто понимайте…»

Не судите – просто понимайте:

В мире велеречия тиха,

Церковь – это общий знаменатель

Праведности, быта и греха.

Скромный быт почти всегда нейтрален,

Близок к муравьиности возни.

Неказистость кухонек и спален

Нас не возвышает, не казнит.

Хуже – коль душа захочет лоска.

Да такого, чтоб неповторим!

Скоро поглощает душу роскошь

В сытости и мягкости перин.

В скудости разумной аскетизма

Вещностью душа не стеснена,

Краткостью времён не восхитима,

Прирастает Вечностью она.

Не считайте истины проценты

Множа, вычитая и деля.

Всё, что не исчислено у Церкви —

В мире дольнем около нуля.

«Пока душа касанием жива…»

Пока душа касанием жива,

Не ведает, стремясь с душой смыкаться,

Что есть глубины антивещества,

Антилюбви, и даже антибратства.

Ей внове всё: клубящийся закат

И ласковые сумерки рассвета,

А если кто-то в чём-то виноват,

Пока ещё прощается и это.

Ещё не пройден первый твой вокзал,

Ещё нежны и поросли, и корни.

Как Аристотель некогда сказал,

Юнец доверчив, старец непреклонен.

Душа на время в этот мир пришла,

Свобода дум дана тебе на время.

Ты здесь не для простого ремесла —

Выращивать одолженное семя.

И как случится тот переворот,

В буфете, на подножке ли трамвая,

Когда придёт и юность заберёт

Бесстрастным ходом стрелка часовая?

В душе, когда минула жизни треть,

Восторги источаются о разум.

Кто в молодости склонен умереть,

Обычно жить до старости обязан.

Но для чего? Пожалуй, для того,

Чтобы итогом жизненного траста

Перегорело антивещество,

Антилюбовь, и даже антибратсво.

«Ты думаешь – какое чудо: пати…»

Ты думаешь – какое чудо: пати,

но снова разворачиваешь фантик,

а там, с изнанки – липкость пустоты.

Не столь уж важно, что ждалось отпадно:

хайратник и растрёпанные патлы,

или мажор со смокингом на «ты».

Ночная трасса радует огнями.

Отважен, кто сказал тебе: «Погнали!» —

и сел нетрезвый с выпивкой за руль.

Всё лучше, чем удушливое нечто

склоняемое к оргии под вечер:

потроллить можно ветер и патруль.

И ты кричишь, в окно просунув руки,

как будто рядом родовые муки,

и срок приспел, и воды отошли.

Обочины эскорта и аборта —

отчётливей чем быт, семья, работа,

а впереди, по трассе – край земли.

Никто не осознал, влетая в Лету,

на сколько метров вдаль, на сколько метров

при этом проседаешь в глубину.

Мелькнёт фантом: «Ещё не нагулялась!» —

но круче всех желаний сингулярность

влечёт ко сну, а может быть, ко дну.

Пройдёт эксперт в осколках, гари, пыли,

поморщит нос и спросит: «Что курили?» —

а полисмен плечом пожмёт в ответ.

А на тебе совсем некстати платье,

готовое не к смерти, а на пати,

подобное обёртке от конфет.

«Когда ты с собою будешь на «ты…»

Когда ты с собою буд