Пастухи счастья

Предисловие

Привет, читатель! – простите, ради Бога, если покоробил чрезмерной фамильярностью, панибратством – я так и не удосужился определить параметры своей аудитории (если честно, даже и не пытался, просто не представляю – как), вот и приходится оперировать такими вот оборотцами, прятать в развязности фобии и ресентименты. В свое оправдание могу признаться (честность – лучшая политика), что писатель я начинающий, мягко говоря, неопытный, неумелый. Можно сказать, так себе писатель, неизвестный. А неизвестный, потому что неиздаваемый, хотя, неизвестный и неиздаваемый – все-таки разные категории (хотя и звенья одной цепи), – разумеется, я предпочел бы не принадлежать ни к первой, ни ко второй, но так уж получилось, что принадлежу, причем к обеим сразу; только и остается утешаться надеждами и афоризмами. О тернистом пути, тщете усилий, о горькой и трудной, но правде.

И все же, книга эта у Вас перед глазами, Вы читаете ее, а значит, как минимум, сделали выбор, остановили взгляд. Не знаю, на чем, впрочем, существуют только два варианта – обложка и название. Но обложка в настоящий момент еще не готова, даже и не в проекте еще, поэтому остается название, – что ж, давайте поговорим хотя бы о нем. Раз уж Вы здесь; а я попробую хоть как-то отработать свой нечаянный аванс.

Итак, название; как назовешь корабль… Что ж, тогда добро пожаловать в прошлое! В самое что ни на есть, настоящее, старинное, пятизвездочное. Подернутое патиной и окутанное дымкой, – заглянем лет этак на четыреста назад, век этак в семнадцатый. В самое сердце Европы, город Париж. Э-э, скажете Вы – и он туда же! Семнадцатый век, Париж! Да об этом писано-переписано! Не спорю, не смею и не претендую, все описано, и не раз, и описано авторами куда как более известными (уж куда как!) и в куда как более известных и давным-давно уже ставших классикой произведениях. Но так уж вышло, – то ли и впрямь эпоха эта какая-то особенная, притягательная, то ли так проще, спокойнее – по следам великих-то, но попался и я на эту удочку; хотя, повторяюсь – неопытный, начинающий. Впрочем, прошу прощения – выклянчивание симпатий подобным (да любым!) образом пошло и недопустимо, постараюсь больше не злоупотреблять.

Так вот, прошлое, год одна тысяча шестьсот сороковой. Франция, город Париж. И жили в нем в ту пору три человека – нет, безусловно, жило гораздо больше, но интересующих нас – только трое. Итак, имена. И вот здесь я, все-таки, хоть немного, но соригинальничал; я прямо-таки горжусь собой! Потому, что в компанию к вполне прогнозируемым уже Людовику XIV и кардиналу Ришелье вместо мушкетеров, или плетущих бесконечные интриги вельмож, или на худой конец (никаких двусмысленностей!) фавориток, добавил некоего Николя Пуссена, художника. Первые двое не требуют, разумеется, особого представления, но вот третий. Кто такой? Ну Николя, ну Пуссен. Ну художник, допустим, даже знаменитый художник, дальше-то что? Что связывает его с первыми двумя? К услугам любознательных – всезнающая Википедия, набираем, читаем. Ага, вот. Николя Пуссен. 1594-й год, городок Лез-Андель, в нескольких километрах от Жизора. Так, детство, юность; ага, вот, творчество. Трудно отнести к какому-либо единому направлению, всю жизнь находился в поиске, пробуя себя в классицизме, барокко, мифологии и пейзажах. В какой-то момент оседает в Риме, покидая его только в самых редких случаях. Как, например, в тысяча шестьсот сороковом (том самом!) году, призванный кардиналом Ришелье для выполнения некоей важной миссии. Стоп. Что за миссия? Чего ради дергать человека с насиженного места? Та-ак, во-от – ага, по личному заказу Ришелье пишет знаменитый пасторальный пейзаж «Пастухи Аркадии». После смерти последнего выкупленный «королем-солнце» и провисевший в его личных апартаментах более двадцати лет. Демонстрируемый лишь изредка и лишь избранным. Та-ак, ага, первое пересечение, пастухи, и там и тут. Только там – Аркадия, а здесь – счастье. Это что – синонимы? Что ж за Аркадия такая? И что за картина, что в ней особенного? Так, опять набираем, находим, смотрим. Трое мужчин и женщина, разглядывают надгробие. Один