Бесовка

Евгения Минаева

Совершившая страшную ошибку, скатившаяся на дно депрессии, Алина ищет помощи и находит ее у православного священника. Но чем девушка отплатит своему пастырю?

Евгения Минаева

Бесовка

Это не любовь, это Дикая Охота на тебя!

Стынет красный сок, где – то вдалеке призывный клич трубят.

Это – марш бросок, подпороговые чувства правят бал.

Это не любовь, ты ведь ночью не Святую Деву звал!

Канцлер Ги «Дикая охота»

Бесы! Бесы все злей и злей

Бесы! Бесы в душе моей

Ария « Бесы»

Алина бродила по сине – красным коридорам, раздвигая телом обрывки влажной мясистой ткани. Ткань свисала с потолка, потолок терялся в темноте. Алина искала выход.

Женщины в белоснежных халатах и таких же белоснежных шапочках шли впереди, будто показывая дорогу, но на деле запутывая Алину все больше.

Пол был в красных разводах – весь – и Алина понимала, что это кровь. Но почему – то было не скользко, хотя кровь была свежая, и пол, по идее, был мокрый.

Странно.

Алина пыталась кричать женщинам в белых халатах, чтобы они остановились, наконец, и вывели ее из этого лабиринта Фавна, но говорить не получалось. Изо рта вылетало лишь невнятное мычание.

Зато Алина начинала слышать звуки. Кто – то плакал рядом – громко.

Очередная мясистая занавеска загородила проход, Алина попыталась отодвинуть ее, но руки были тяжелыми – тяжелыми и отказались подниматься.

Внезапно красно – синее окружение стало светлеть. Откуда – то сверху полился холодный свет. Алина видела его сквозь веки. Свет становился все белее и белее и превратился в потолок.

Свет был белым, а потолок – нет. Он был грязно – белым, с большим количеством трещин и старым плафоном больничной лампы.

Алина пялилась в потолок порядком подсохшими глазами, отчего – то не чувствуя дискомфорта.

Через несколько секунд она моргнула и ощутила тошноту. Впрочем, не настолько сильную, чтобы искать таз. Желудок перед наркозом должен быть пустым, и был, так чем там тошнить?

Алина обвела взглядом свое тело, лежащее на больничной койке. Бело – желтая крепкая простынь, оставшаяся еще с советских времен. Вторая, сложенная в несколько рядов – под Алиной. Следы от капельницы на руке.

Ну вот и все, а ты боялась.

Разобравшись с собой, Алина повернулась на бок и тут же столкнулась взглядом с соседкой по палате. Красные глаза, мокрые щеки. Так вот, чей плач она слышала сквозь наркотический сон.

Сидевшая рядом с соседкой женщина – тоже пациентка их палаты – тихо выговаривала:

– Не плачь. Не плачь. Бог дал одного ребенка, даст и второго. Значит, не время для тебя еще…

«Точно! – вспомнила Алина. – Это же Надя, у нее замершая была. Она тут три дня лежала, все надеялись, что беременность нормальная. Увы».

Сегодня утром, всего несколько часов назад, они вместе с Надей стояли в очереди в большую операционную, куда женщины приходили на своих ногах, а уезжали на каталках под простынями.

Голова немного кружилась, но головокружение быстро проходило. Алина отходила от наркоза, оставалось лишь чувство нереальности произошедшего в последние часы. Да врезались в память страшные красно – синие лабиринты.

«Привидится же!» – подумала Алина, цинично пытаясь отбрасывать мысли о страшном. Игнорируя вообще все, что видела и сделала.

Запиликал телефон. Писала бабушка. «Алиночка, ты все? Ты как?»

Алина написала в ответ: «Бабушка, я хорошо. Отхожу от наркоза».

Бабушка начала набирать новое сообщение, набирала долго, Алина устала смотреть на три точечки. Потом точечки пропали. Сообщение так и не пришло.

Алина отложила телефон. Она итак примерно предполагала, что писала бабушка.

Бабушка Ира была против аборта и умоляла оставить ребенка. «Если сама не хочешь заниматься, оставь мне, – просила она. – Я не старая еще, всего – то шестьдесят три. Бог даст, дотяну твоего мальчугана до университета, а может и на свадьбе его погуляю».

Она отчего – то была уверена, что Алина ждет мальчика.

Но Алина с первого же дня как узнала о беременности, настроилась на аборт. Она очень любила бабушку: та вырастила Алину, когда мама Алины – дочь бабушки Иры – утонула по – дурацки во время поездки на Черное море. Папа Алины очен