Любаша
Дарья Прокопьева
Бабушка с раннего детства рассказывала Сёме сказки, разные сказки: смешные и грустные, страшные и избавляющие от страхов, но неизменно – правдивые. Так он думал, когда ему было шесть, семь, восемь лет.Но теперь Сёме десять, и он не верит в глупые истории о домовых о водяных. Хотя, может быть, стоило б.
Дарья Прокопьева
Любаша
Сёма терпеть не мог ездить к бабушке. Нет, не то чтобы он не любил бабу Глашу – она была очень добрая, в Сёме души не чаяла. Каждый раз, когда он приезжал, бабушка наготавливала целый стол: варёную картошку с укропчиком, круглые мясные котлетки и обязательно блинчики, ажурные, в меру сладкие, самое то со сметаной!
Ещё она любила разговаривать с Сёмой. Бабе Глаше не надоедали его многочисленные вопросы и такие же многочисленные просьбы рассказать «что-нибудь интересное». Когда он просил, она важно кивала, хлопала ладонью по дивану рядом с собой и, дождавшись, пока Сёма устроится поудобнее, заговаривала тягучим, чуть поскрипывающим голосом.
– Давным-давно, когда не родились ещё не твои мама с папой, ни я, мир наш был полон чудес. По земле вровень с людьми ходили лешие и полевики, домовые и банники, и нельзя было шагу ступить, не уважив какого-нить духа. То был закон: хочешь взять что-нибудь у Природы – изволь дать что-нить взамен. Просили по-разному. Кому-то достаточно было катушки ниток, кто-то требовал жемчуга да янтарные бусы, а некоторые… некоторые, да, требовали подарить им дитятку.
Но детей просили только по важным поводам. Например, ежели лето засушливым оказалось. Хочешь, чтобы дождик раньше срока полил – иди на поклон к ветру, бей челом, моли тучку какую пригнать. А взамен, да, дитятку свою отдавай. Навсегда или не навсегда, тут уж от ветра зависело. Какие-то брали в услужение на три года, а какие-то ждали, пока дитятко вырастет в красну девицу – да в жёнки её забирали!
– Навсегда? – в такие моменты шёпотом уточнял Сёма.
– А то как же! – веско кивала баба Глаша. – В жёнки-то по-другому нельзя!
Но не все истории бабы Глаши были о прошлом. Она говорила, что духи никуда не девались, хотя люди и перестали их замечать. И всё же если очень постараться, иногда краем глаза можно было увидеть: бледную мавку на краю озера, похожую на фигуру тень между деревьев или ручку ушлого домового, тянущегося к печенью на столе.
Когда-то Сёма в это даже верил. Например, в шесть лет. И в семь. А в восемь он пошёл в школу, и верить в бабушкины рассказы вдруг стало неправильным и постыдным. Они начали постепенно стираться из памяти, будто сами собой. Так что, когда девятилетний Сёма приехал к бабушке на летние каникулы, он больше не просил рассказать что-нибудь интересное и не садился рядом с ней на скрипучий диван. Тогда каникулы у бабы Глаши впервые стали скучными.
В этот раз было так же, хотя на этот раз его отправили в деревню не на каникулы. В школе объявили карантин, младшеклассникам сказали недельку посидеть дома – так, на всякий случай. Большинство дома и остались, но мама Сёмы сказала, что не сможет нормально за ним присматривать, и быстренько снарядила сына к бабушке.
Баба Глаша была рада. Она встретила Сёму на автовокзале – он очень гордился, что его отправили одного, пускай и под присмотром дядь Бори, водителя автобуса. Когда Сёма спрыгнул со ступенек, баба Глаша уже ждала его с распростёртыми объятиями. Он немного покраснел, но всё же позволил ей обнять себя, вот так, у всех на виду. Про себя Сёма бормотал, что это ничего страшного: знакомых ребят в деревне не было, никто ему ничего не скажет.
Вот именно это-то и было его главной проблемой и радостью в деревне.
Как-то сложилось, что Сёма не нашёл друзей среди местных. Сначала ему было всё равно: маленьким он хвостиком таскался за бабушкой, ходил смотреть на коз и коров, ловить жучков в огороде – и ничего больше было не надо. Но, постепенно, всё это потеряло интерес. Сёме хотелось играть в городки и вышибалы, пытаться выкрутить «солнышко» на качелях, поймать кого-нибудь в жмурках. Вот только местные ребята смотрели на него свысока, как на маленького, и в свою компанию не брали. А делать «солнышко» в одиночестве было