СЧАСТЬЕ – ЭТО ТО, ЧТО ТЫ ВИДИШЬ ВОКРУГ. НАД ЧЕМ РАЗМЫШЛЯЕШЬ, ОЦЕНИВАЕШЬ, НЕНАВИДИШЬ И ЛЮБИШЬ. И ПРОПУСКАЕШЬ ЧЕРЕЗ СВОЁ СЕРДЦЕ, ПОНИМАЯ, ЧТО СЧАСТЬЕ И БЛАГОПОЛУЧИЕ ЗАВИСИТ И ОТ ТЕБЯ, ОТ КАЖДОГО, КТО ПРИШЁЛ НА ЭТУ ЗЕМЛЮ, ЧТОБЫ ЖИТЬ, ЛЮБИТЬ, СОЗДАТЬ СЕМЬЮ И БЛАГО.

ПОЧТИ ПО ЧЕХОВУ

Июнь. Самый разгар лета. Самая прекрасная пора! Самая прекрасная и радостная, похожая на шумный праздник, пора года. Не умолкает птичий хор. Воздух, как будто звенит, от изумительных голосов певчих птиц; они – то тихие, то громкие, резкие, и даже, встревоженные; то очень мелодичные, то тоскливо- грустные. А где-то визжат от восторга черные чижи! Проснулись и полевые сверчки, в траве стрекочут кузнечики, жужжат шмели и пчелы. И каждый из них создает неповторимую песню жизни!

Восторг жизни! Природа торжествует!

По ночам, от зари до зари, звучат серенады соловьев, где-то в болотах квакают лягушки на сотни голосов, стараясь перекричать, друг друга. И весь этот пьянящий шумливый мир украшает землю цветущие растения, неповторимым ковром раскинув свои красоты. А то по утрам, под первыми лучами солнца, блестит перламутром роса, и воздух наполнен ароматом цветущих трав и растений!

Красота неповторимая!

В этой неповторимой красоте начала лета, в садовом участке местного кооператива «Садовод», находится домик героя нашего рассказа. Небольшой, но уютный домик с мансардой, куда хозяин поднимался отдохнуть: послушать пение птиц, полюбоваться окружающей природой и развалившись в кресле, попить горячего, настоянного на травах, чая. Но сейчас он находился на первом этаже, в большой и просторной комнате. Окна комнаты были открыты. И любопытные воробьи видят: у окна стоит мужчина: лысый, полный, лет пятидесяти – это был скульптор-любитель Кузякин. На нём был просторный, из грубой ткани халат, сандалии на босу ногу. В руках кусок глины, который он не переставая, разминал в своих могучих руках. Позади него стоял высокий, деревянный столик на ножках, а на уровне груди, на крышке столика, еще крышка, которая могла вращаться при необходимости. На ней стоял бюст – голова мужчины. С ней Кузякин работал. На полочке, ниже крышки стола, лежал его рабочий инструмент: стеки – это палочки из самшита или бука, разные по размеру, петли с ручками, которыми он снимал большие куски глины, и даже молотки-киянки. И конечно, кронциркуль, которым он проверял пропорции. Но, Кузякин, как опытный мастер, понимал, что самый чувствительный и незаменимый инструмент – это его руки, руки мастера. Он тщательно разминает глину и подходит к столику, крутит его, тщательно рассматривает начатую работу, придирчиво, опытным взглядом оценивает, и ловким движением, лепит часть глины на голову мужчины. Отходит, задумчиво смотрит, подходит – поправляет; срезает, уточняет пропорции, и так много раз, пока не добьется желаемого результата.

Когда Кузякин в очередной раз подошел к бюсту, взял в руки стек и ловким движением убрал складку с лица бюста, отошёл, разминая очередной кусок глины, и прикидывая, куда его положить… и в это время дверь помещения открылась, и в мастерскую вошёл без разрешения, озабоченный мужчина – давнишний друг скульптора, Кобылин. Всегда веселый сосед, неунывающий и всегда под шефе. Про таких людей говорят: ветряный, февраль в голове. Его так и все звали – «Февраль» идёт! У него была одна нехорошая привычка: он у всех занимал деньги, но никому и никогда не отдавал. Вернее, забывал отдавать. А так как он не помнил, напиваясь до «чертиков», у кого брал взаймы, то назавтра снова шел к нему, просить денег. Вот и сейчас он пришел к другу занять денег, хотя уже был должен ему две тысячи рублей.

– А почему ты не начальника своего лепишь? – спросил он прямо с порога, даже не здороваясь. – Было бы не без пользы, а то лепишь какую-то мерзость…

– А это и есть мой непосредственный начальник, – не удивляясь бесцеремонности друга, ответил Кузякин. Разве не похож, по- моему даже очень похож.

Кобылин отошёл – пригляделся, приложил ладонь ко лбу, и стал усердно тереть его, а потом, хлопнув из всей силы по лбу, воскликнул:

– Ай, точно, как это я не разглядел сразу! Какое милое, симпатичное лицо