Философия духовной военной мысли. Том 3

Владимир Яковлевич Дудко

Реализация Духовной морской военной мысли благоприятствует развитию военной стратегической мысли, приобретает особый духовный смысл развития морской стратегии, как гений стратега – к очерчиванию границ применения вооружённых сил. Требуется возвращение утраченного военного философского наследия тысячелетней Руси, пронизанного войнами. Кто мы, и куда мы движемся, каковы задачи и цели? Об этом и многом другом я хочу сказать здесь, в этих записках, сказать о России, как о духовном государстве, духовном совершенствовании человека, в отличие от наиболее агрессивных европейских «статусных» государств. Именно варвар Клаузевиц, владевший умами западноевропейских военных, выдвинул теорию «интегральной войны» – на уничтожение. На практике такое понимание войны сводится просто к истреблению, к полному порабощению и уничтожению побеждённой нации.

Владимир Дудко

Философия духовной военной мысли. Том 3

Духовная военная мысль – русская философия войны

Иван Ильин о духовном и воинском служении

«Без свободы – гаснет дух, без духа–вырождается и гибнет свобода.» Иван Ильин.

Теперь уже нет сомнения в том, что русский народ испытал и испытывает настоящую войну, как призыв, – как призыв, ответить на который составляет для него не только правовую обязанность, или моральный долг, но живую духовную потребность. Мы словно проснулись и опомнились, поняли, что над нами стряслось, и почувствовали, как вновь загорелось в душе древнее чувство родины. И вот мы сами, охотно, доброю волею, делаем то, что нужно для победы; мы не нуждаемся в чужом понуждении и сами не заставляем себя служить нелюбимому, постылому делу; мы ждем лишь указаний: что нужно сделать; а сила духовного подъема дает нам желание и энергию.

Что же это за призыв и откуда он? Что зовет нас? Что заставило нас восстать и доброю волею принять на себя бремя великой и напряженной народной войны?

Начав с 90-х прошлого столетия, нас приучали жить «для себя» со страстью к наживе и развлечениям. С детства приучали жить, сосредоточиваясь на непосредственных и «ближайших» интересах небольшого круга людей, незаметно, но прочно свыкаемся со всевозможными перегородками и разделениями, обособляясь и отъединяясь во все стороны, нередко всё с большею настойчивостью, с тем большим увлечением, чем меньше для этого объективных и существенных оснований. Душа наша обрастает целым множеством узаконенных принципов, избавляющих нас от необходимости «отвечать» на призыв, если он «чужой», и отзываться на беду, если она не «наша». Многие ещё живут, не замечая, что это кольцо «нашего» постоянно сужается, и что каждого из нас влечет центростремительная сила отчуждения и самосохранения. Величайшее нравственное и духовное разъединение царит в современном обществе. У всякого своя, особая цель в жизни, свой интерес, отдельный от других; ибо кто же еще, кроме меня, полагает своею главною жизненною целью мое личное устроение и благополучие? Если я сам не буду заботиться о себе всеми силам души, то кто же позаботится так обо мне? Никто, конечно; а если бы нашелся такой человек, то разве не опутал бы он тотчас же мою жизнь требованиями ответного внимания, имеющего вознаградить его за его старания? Кто из нас умеет любить «не для себя»? Чья любовь не подавляет любимого своею требовательностью?

Наши души разъединены именно потому, что каждая занята своей заботой, своею судьбою, своим устроением; и в этом отношении, как и во многих других, своекорыстие семьи и своекорыстие индивидуума суть явления одного порядка. А между тем, при таком положении дел, цели других в общем подобны моей, но не совпадают с ней: каждый – за себя и о себе; каждый «понимает» (в лучшем случае) себя и «не понимает» других; и наши повседневные беседы и обычные споры, в которых каждый слушает только себя и глух для мысли другого, выражают именно эту глубокую разъединенность душ. Каждый ищет своего и живет насторожившись, не доверяя другим, часто бессильный перед «потемками» чужой души. Каждый щедр для себя и «не имеет» для других; и кажется иногда, что скоро доброта сердца истает в