Пролог. Часть 1. Утро без времени

Утро. Первая неделя апреля. Лувр, королевские покои

В час, когда предрассветные сумерки сменил утренний свет, окрестности Лувра огласило эхо необычного дуэта. Надрывный и отчаянный рёв раздавался в унисон с громкой бранью.

– Ну же! Вперёд! Давай же, упрямая ты скотина!

В тёмно-фиолетовом бархате небосвода медленно угасало холодное мерцание звёзд, уступая нежно-розовому всполоху зари. Первые лучи начавшегося рассвета украсили яркими бликами позолоченные навершия дворцовых крыш и медную облицовку высоких печных труб. Во внутреннем каре дворца всё ещё царила темнота, и свет чадившего факела освещал небольшой пятачок под аркой ворот, в которых намертво застряла нагруженная до отказа повозка.

– Паршивец! Бестолковое животное! Даже кожевнику на ремни тебя не продашь! Ну же! Двигай, тебе говорю!

Эти увещевания вместе с руганью разносились громким эхом, сливаясь в унисон с громким рёвом. Нарушителем покоя обитателей королевского дворца оказался прославленный в веках не за ум, а за упрямство, неблагородный и, если верить громким понуканиям хозяина, крайне неблагодарный скот. Осёл. По причине, вряд ли известной даже ему самому, он решил проявить характер и встал под аркой ворот, не желая ни на шаг сдвинуться с места.

Рёв упрямого осла и крики его отчаявшегося хозяина подняли на ноги почти всех обитателей покоев, чьи окна выходили во двор. В том числе этот гвалт заставил переполошиться и заспанных гвардейцев, чья кордегардия находилась рядом с парадным вестибюлем. Поднятый ими шум привлёк в свою очередь любопытство прислуги, сновавшей по коридорам в гонке со временем, чтобы успеть выполнить свои утренние обязанности.

И, наконец, громкий переполох докатился до слуха первого камердинера его величества, разбудив его. Дивясь тому, что он так и не услышал мелодичный бой колокольчиков на часах в королевских покоях, Бонтан моментально поднялся с кровати, не удосужившись проверить время по карманным часам. Они так и остались лежать на столике у изголовья.

Утренний свет пробивался сквозь щели в оконных ставнях и выжигал яркие полосы на стене, освещая вихревые столбики кружившихся пылинок. Некоторое время, пока солнце ещё не поднялось над крышами зданий напротив, вся комната утопала в золотисто-розовом сиянии предрассветной зари, и даже тень в глухом углу обрела тёплый карамельный цвет.

Дверь с тихим скрипом приотворилась. На пороге, отчаянно зевая и потирая занемевшую шею, стоял камердинер его величества – господин Бонтан. На его усталом лице были заметны все признаки плохого сна. И тому были весомые причины. Ведь он провёл, пожалуй, самую беспокойную и тревожную ночь за последние несколько месяцев. То ему чудилось, что кто-то пристально следил за ним из угла его комнаты, то слышался шорох крадущихся шагов. Посреди ночи Бонтан проснулся от странного звука, похожего на плеск воды. Это уже было чересчур! Вскочив со своей походной кушетки, он накинул на плечи шерстяное покрывало и, поёживаясь от ночного холода, босой, не надевая туфли, прошёл в королевские покои. После тщательного осмотра Бонтан убедился, что в опочивальне, кроме него и Людовика, мирно спавшего в постели, скрытой за плотными занавесями, не было никого.

И вот, разбуженный из-за шума поднятой суеты и топота бегущих ног в коридоре для прислуги, Бонтан первым же делом заглянул в королевскую опочивальню. Мутным ещё спросонья взглядом он оглядел привычную обстановку и, не найдя ничего опасного для здоровья и покоя короля, прислушался к шуму, доносившемуся снаружи, несмотря на запертые ставни окон. Раздвинув ставни, он зажмурился от яркого утреннего света и, прикрыв глаза ладонью, открыл обе створки окна.

В комнату тут же ворвался поток свежего воздуха, неся с собой прохладный апрельский ветерок, а с ним и шум городской суеты, и неистовый рёв осла, и грубую ругань его хозяина.

– Эгей, месье Бонтан! Смотрите-ка, настоящий осёл застрял в воротах Лувра! – раздался звонкий мальчишеский голос слева от окна королевской опочивальни. Бонтан, недовольный, что его застигли за неподобающим любопытством, оглянулся и увидел Филиппа герцога Анжуйского