Записки Мальте Лауридса Бригге

Райнер Мария Рильке

Librarium

«Я учусь видеть» – одна из первых записей в дневнике Мальте Лауридса Бригге, молодого датчанина, что приехал в Париж. Нищие кварталы и ночлежки, грохот трамваев, изнеможение и безнадега – вот что видит Мальте. Он собирается стать писателем, высказать увиденное в дневнике, это необходимо, чтобы сохранить целостность. Однако герой неспособен связать свою жизнь с жизнями других, выворачиваясь наизнанку, препарируя, вглядываясь и вслушиваясь, он приговаривает себя на вечное одиночество.

Роман австрийского поэта Р. М. Рильке – вершина его прозаического мастерства. Реализм рассекается картинами Сезанна, и перед нами – модернистский роман, ритмизированная проза.

Райнер Мария Рильке

Записки Мальте Лауридса Бригге

Перевод с немецкого Е. Суриц

© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2021

11 сентября, rue Touiller[1 - Улица Тулье (франц.). – в центре Парижа, на которой поселился Рильке в 1902 году. (Здесь и далее – прим. пер.)]

Сюда, значит, приезжают, чтоб жить, я-то думал, здесь умирают. Я выходил. Я видел: больницы. Видел человека, Который закачался, упал. Его обступили, я был избавлен от остального. Видел беременную. Она тяжко брела вдоль высокой теплой стены и все ощупывала ее, как проверяла, не делась ли куда-то стена. Нет, стена никуда не делась. А за нею? Я сверился с планом: Maison d’Accouchement[2 - Родильный дом (франц.).]. Хорошо. Ей помогут разродиться, там это умеют. Дальше – rue Saint-Jacques[3 - Улица Сен-Жак (франц.). находится в Латинском квартале.], высокое здание под куполом. В плане – Val-de-grace, Hopital militaire[4 - Букв, «долина милосердия» (франц.). – монастырь и военный госпиталь.]. Мне, собственно, это было незачем знать, впрочем, не помешает. Улица стала вонять. Воняло, насколько я мог различить, йодоформом, чадом от жареной картошки и страхом. Летом воняют все города. Потом я увидел дом, странно слепой, как в бельмах, в плане он не значился, но я разобрал над дверьми: Asyle de nuit[5 - Ночной приют, ночлежка (франц.).]. У входа были цены. Я прочел. Сходные цены.

Что еще? Ребенок в коляске. Опухший, зеленый, на лбу четкая сыпь, она, видно, уже подживала, ему было не больно. Ребенок спал, рот был разинут, вдыхал йодоформ, чад картошки и страх. Вот так-то. Главное, что живешь. Это главное.

Никак не могу отучиться спать с открытым окном. Судорожный дребезг трамвая насквозь пробивает комнату. Надо мной проносятся автомобили. Хлопает дверь. Где-то разбилось со звоном стекло, большие осколки хохочут, хихикают мелкие, я все это слышу. Потом вдруг – сдержанней, глуше – шум с другой стороны, где-то в доме, внутри. Кто-то идет по лестнице. Идет, идет – без конца. Уже тут, давно уже тут. И – мимо. И снова улица. Визжит девушка: «Ah, tais-toi, je ne veux plus»[6 - Да замолчи ты, я не хочу больше (франц.).]. Вверх летит звон трамвая, над всем, сквозь все, прочь, прочь. Кричит кто-то. Бегут, обгоняют друг друга. Собака лает. Какое облегченье – собака! Под утро даже поет петух – невыразимая благодать. Потом, вдруг, я засыпаю.

Это шумы. Но есть кое-что страшнее шумов – тишина. Я думаю, во время большого пожара наступает такой мучительный миг: водяные струи опадают, уже не карабкаются вверх пожарные, все замирает. Медленно рушится сверху черный карниз, и всей стеной, схваченной огнем, дом кренится – беззвучно. Все стоит, застыв, сжавшись, ждет страшного удара. Вот такая тут тишина.

Я учусь видеть. Не знаю, отчего это так, но все теперь глубже в меня западает, не оседает там, где прежде вязло во мне. Во мне есть глубина, о которой я не подозревал. Все теперь уходит туда. И уж что там творится – не знаю.

Сегодня писал письмо и вдруг сообразил, что ведь я здесь всего три недели. Три недели в другом месте, в деревне например, промелькнули бы как один день, здесь это целая вечность. И не буду я больше писать писем. Зачем сообщать кому-то, что я меняюсь? Если я меняюсь, я уже не тот, кем был, я уже кто-то другой, и, стало быть, у меня нет знакомых. А чужим людям, людям, которые не знают меня, я писать не могу.

Я