Волшебные чары луны
Эдогава Рампо
Эдогава Рампо (настоящее имя Таро Хираи) – основоположник детективного жанра в японской литературе XX века, перенесший лучшие приемы классиков этого направления (Эдгара По, Конан Дойла, Агаты Кристи) на национальную почву. Как и у Эдгара По, благодаря которому появился литературный псевдоним писателя, у Эдогавы Рампо есть произведения, где находится место иррациональному и ужасному. Таковы рассказы «Волшебные чары луны», «Человек-кресло» и другие.
Главное действующее лицо многих произведений автора, детектив Когоро Акэти, так определил основной метод, помогающий ему в работе: «Чтобы раскрыть преступление, не нужно головоломных загадок и хитроумных машин… надо уметь придумать вопрос». Этот, казалось бы, нехитрый способ сделал знаменитыми многих литературных сыщиков вместе с их создателями, и мы смело можем добавить в этот ряд Когоро Акэти и Эдогаву Рампо.
Эдогава Рампо
Волшебные чары луны
© Г. Б. Дуткина, состав, перевод, 1989, 2003
© Т. И. Редько-Добровольская, перевод, 2003
© В. В. Скальник, перевод, 1990, 1992
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020 Издательство АЗБУКА
Повести
Чудовище во мраке
1
Время от времени я размышляю вот о чем.
Мне кажется, что сочинители детективных романов делятся на две категории. Входящих в первую категорию можно условно обозначить «типом преступника» – их интересует лишь преступление – преступление как таковое, и, даже взявшись за произведение, основу которого составляет логика расследования, они не успокоятся, покуда не выразят своего понимания антигуманной психологии преступника. Входящих же во вторую категорию можно условно именовать «типом детектива» – они испытывают интерес лишь к рассудочным методам раскрытия преступления, что же до психологии преступника, то она практически не становится предметом их внимания и заботы.
Так вот, писатель Сюндэй Оэ, о котором пойдет рассказ в этой повести, скорее всего, относится к первой категории, я же, пожалуй, принадлежу ко второй. Это означает, таким образом, что меня занимает исключительно научная методика раскрытия преступлений, хотя, описывая их, я, конечно, должен каждое преступление знать досконально. Однако из этого вовсе не следует, что у меня самого могут в чем-то проявляться преступные наклонности. Более того, нечасто можно встретить столь нравственного человека, как я. И то, что я, добродушный и добродетельный человек, как-то невольно оказался вовлеченным в жуткую историю, выглядит совершеннейшей нелепицей. Будь я хоть чуточку менее склонен к добродетели, будь я мало-мальски подвержен влиянию порока, мне, наверное, не пришлось бы впоследствии так горько раскаиваться, не пришлось бы до сих пор терзаться мучительными сомнениями. Более того, вполне могло статься, что сейчас я наслаждался бы безбедной, обеспеченной жизнью с красавицей-женой.
С той поры как закончилась эта страшная история, много времени утекло, и, хотя мои тягостные сомнения до сих пор не развеялись, реальность тех дней отодвинулась далеко, перейдя в область воспоминаний. И вот я решил изложить минувшие события в виде хроники, полагая, что созданная на ее основе книга может оказаться весьма интересной. Однако, доведя свои записи до конца, я все не могу отважиться издать их. Почему? Да потому, что события, связанные с таинственной смертью г-на Коямады, которые составляют важную часть моих записок, до сих пор живы в памяти людей, и поэтому, даже прибегнув к вымышленным именам и видоизменив обстановку тех дней, я не могу быть до конца уверен, что моя повесть будет воспринята всего лишь как художественный вымысел.
Вполне вероятно, что найдутся люди, которых моя книга лишит покоя. Сознание этого смущает и тяготит меня. Более того, если сказать правду, я боюсь. И дело не только в том, что события, положенные в основу повествования, были страшнее и непонятнее самых безумных фантазий. Гораздо хуже, что мои догадки, возникшие в связи с описываемыми событиями, еще и теперь вселяют в меня ужас.
Когда я задумываюсь над тем, что произошло, голубое небо у меня над головой затягивается сви
ЛитРес