«Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. «Ну, барин, – закричал ямщик, – беда: буран!"… Я выглянул из кибитки: все было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностию, что казался одушевленным… «Что же ты не едешь?» – спросил я ямщика с нетерпением. «Да что ехать? – отвечал он, слезая с облучка, – невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла кругом».

«Невесть куда заехали…», «дороги нет…», «мгла кругом…»… Всякий раз перечитывая строки «Капитанской дочки» о буране и затерявшемся в нем, несущемся сквозь вихрь и сугробы бог ведает куда человеке, понимаешь, что пушкинский текст «магическим кристаллом» высвечивает из нашей далекой истории. Как одинок этот свет! «…у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль!» – воскликнул бы Гоголь… И какая пронзительная вещь об одиночестве, созданная великой мыслью Пушкина! Одиночестве человека в истории, в судьбе государства, своей судьбе…

Плох тот народ, который не чтит своего прошлого, по мысли Пушкина. В «Капитанской дочке» больше истории, по словам пушкинского современника, чем в любом историческом произведении. Пушкина-историографа, человека волновала тема личности в судьбе государства. Вышедшая «История государства Российского» Николая Михайловича Карамзина была восторженно встречена поэтом как «не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека». Карамзин «летописал» историю, ярко сопоставляя факты, Пушкин «видел», ощущал «воочию» как поэт, писатель, публицист, как человек, умнейший в России…

«Человеческое» видение истории было привнесено впервые в художественное произведение. В этом Пушкин, пожалуй, был одинок, «не прочитан»… Думается, и по сей день. В одиночестве своем замыслил он обратиться к государю с просьбой дерзкой и опасной: о поездке по местам Пугачева, чтобы совершить «свой подвиг» перед потомками.