«Я твое сердце»

Елена Соколова

Земля принимала все: ночь и день, зимний холод и летний зной, ураганы и шторма, ветра и бури.

Земля радовалась крупным каплям дождя, прогибающим листья на деревьях и пригибающим к земле траву на лугах.

Земля безропотно залечивала раны после извержений вулканов и радовалась появлению новой травы, на которую начинали приходить олени, обживая возрождающуюся территорию.

Земля не задавала вопросов: «Почему? За что? Зачем?» и послушно совершала обороты вокруг солнца и вокруг собственной оси. Делая одно, она не забывала делать другое.

Однажды Земля стала свидетелем появления человека и, зная чем обладал человек, с трепетом принимала каждый его шаг. Она несла на себе венец творения, однажды приняв за него проклятие.

Земля, быв частью человека, в определенный срок принимала человека в себя.

А люди, наделенные разумом, задавали бесконечные вопросы: «Почему? За что? Зачем?»

Земля вздыхала, производя при этом приливы и отливы: если разум – это всего лишь побуждение к ропоту, то не лучше ли оставаться землей?

Она вращалась, кормила поколение за поколением, ожидая, что среди множества рожденных найдется хотя бы один, который сделает то, чего не может сделать она – скажет «прости».

Я твое сердце.

1

Жаркое лето владычествовало над местностью, жители которой большую часть трудового дня занимались тем, что носили из водоемов воду для скота и растений.

Солнце, не стесненное облаками, вот уже много дней вдохновенно рассыпало свои жаркие лучи, под которыми плавился гудрон на крышах домов.

На телевизионных антеннах дремали ласточки, изредка слетая с места для того, чтобы проглотить подлетевших совсем близко мошек.

На лугу за деревней лениво мычали пасущиеся коровы и в поле работал трактор.

Из своего дома вышел Ефим Лукьянович – весьма немолодой человек, которого, однако, нельзя было назвать старым, оценивая статность в осанке и ясный взгляд.

Возраст оставил отпечаток скорее на характере этого человека, которого уважали и любили все в округе. Он мало говорил, вдохновляя примером своей собственной жизни утвердить в каждом желание и стремление к тому, чтобы хранить себя уровновешанным и чистосердечными.

По улице бодрым спортивным шагом вышагивал Константин Юрьевич. Его дом, построенный на холме, возвышался над всеми деревенскими постройками. Константин приветливо помахал рукой Ефиму Лукъяновичу, крикнув ему:

– Здорово, сосед!

– Привет! – ответил Ефим низким голосом, исходящим, казалось, из самой глубины сердца, из его сущности и проникающим в самую глубину в самую сущность того, к кому Ефим Лукьянович обращал свою фразу, и добавил, не спеша проговаривая слова, – все спортом занимаешься?

– Сердце берегу. Нашел методику, по которой доживу до девяноста лет. Сегодня уже второй раз пробежку выполняю.

– А когда ж первую пробежку успел пробежать?

Константин Юрьевич, словно опасаясь чего то, ответил в своей обычной торопливой манере, спеша скорее закончить разговор:

– Вся деревня еще спит, а я уже в форме. И у телевизора не сижу, как другие.

Ефим улыбнулся вслед убегающему Константину и развернулся на сто восемьдесят градусов.

В просторном дворе под навесом для летней кухни семнадцатилетний сын Ефима Ерофей рассказывал что-то веселое старшей сестре Фаине. Она перебирала ягоды.

Ефим спросил у детей:

– А мама в огороде, наверное? – и, не дождавшись ответа, сам себе ответил: – да и где ж она может еще быть? Пойду помогу Анастасье своей.

Ефим Лукьянович шагнул в сторону огорода, но тут ему под ноги во двор вбежала собака, облепленная репейником, и отскочив в сторону, принялась тереться спиной об угол своей будки, пытаясь освободить шкуру от колючек, которые только глубже проникали в шерсть.

– Бедолага, – вздохнула Фаина и звонким голосом обратилась к брату: – Ерофей, помог бы Дине, а? А то я руки не могу пачкать.

Ерофей поднялся со скамьи и направился к дому, а Фаина крикнула ему раздраженно:

– Ну, куда же ты пошел? Собаке помоги!

Ерофей, словно проигнорировав просьбу сестры, спросил отца:

– Охота тебе, папа, в такую жару из дома выходить?

Фаина крикнула уже отцу:

– Пап, скажи Ерофею, чтобы