Формула всего
Евгения Варенкова
Дмитрий Фалеев
Что русская литература знает о цыганах? Мы помним историю Алеко и Земфиры из ранней поэмы Пушкина, легенды старухи Изергиль или Грушу из повести Николая Лескова. Однако образ цыган в художественных текстах часто конструировался на основе экзотических стереотипов. Роман Дмитрия Фалеева и Евгении Варенковой «Формула всего» сохраняет связь с традициями русской классики, но в то же время идет им наперекор: мир цыганской культуры, его обитатели и их фольклор составляют цельную и аутентичную художественную вселенную книги. Старик Муша Христофоров отправляется в путешествие, чтобы сосватать старшего внука Драго за красавицу Воржу. В приключениях, которые ждут героев на этом пути, им будет помогать домовой Какаранджес – один из последних представителей своего необычного рода. Это фэнтези, написанное с этнографическим вниманием к культуре цыган, не просто развлекает читателя экзотикой и приключениями: для героев каждый поворот сюжета сопряжен с новыми мучительными вопросами и фундаментальными проблемами. Дмитрий Фалеев – писатель, журналист, лауреат премии «Дебют». В качестве этнографа-любителя изучал культуру и быт цыган. Евгения Варенкова – писательница, драматург.
Дмитрий Фалеев, Евгения Варенкова
Формула всего. Роман
Часть первая. У цыганского шатра
Глава первая
Джиипэн о дром прочувэна, а ту джя[1 - Жизнь дорогу торит, а ты иди. (Здесь и далее народные цыганские пословицы и поговорки русских цыган даны по книге И. М. Андрониковой «Язык цыганский весь в загадках».)].
Мерно покачиваясь, крытый урдэн[2 - Урдэн – цыганская повозка.] пересекал Городецкую степь. Дорога была широкой и пыльной. В траве по обочинам стрекотали кузнечики. Иногда раздавался крик куропатки. Больше не было ничего.
Полуденное солнышко припекало. Ветер уснул. Облака зависли над степью неподвижные, словно острова. Лошади плелись еле-еле.
Перебросив поводья из правой руки в левую, Муша Христофоров стянул с головы черную шляпу и помахал ею перед собой, разгоняя застывший томящийся воздух.
– Ох, дело, – произнес он как будто с недоуменьем, а потом широко зевнул, обнажив золотые зубы. – Клянусь конями! От такой жары мозги наши скоро размякнут, как коровий навоз! Держи!
С этими словами старик протянул шляпу младшему внуку, который сидел рядом с ним в урдэне и так осоловел от жары, что заметил жест деда лишь после того, как тот окликнул его по имени:
– Буртя! Не спи!
Бурте было лет шесть или семь. Он сам не знал точно. Муша утверждал, что Буртя родился в год, когда умерла старая Парадайца, а бабушка Бина, ныне тоже покойная, говорила, что Буртя родился позже – когда женился их старший внук Драго. Оба сходились только в одном: «Лист пожелтел, и он свет увидел. Осеннее золотце! Царевич наш! Жеребеночек!» Вот как они его называли!
«Царевич» ехал в одних портках, заплатанных и грязных, но в правом ухе у него качалась самая настоящая золотая сережка, а за левое ухо он заткнул одуванчик, ослепительно-желтый. Черные волосы падали до плеч, и сразу было ясно, что с расческой они никогда не дружили.
Буртя важно взял шляпу, помахал ею, как дед, точно так же зевнул и вернул шляпу Муше.
– Я говорю – мозги размякнут, туда-сюда, – повторил старый цыган.
Буртя правильно понял деда. Он пошарил позади себя в поклаже, занавешенной цветным пологом из ситца, достал зеленую, наполовину опорожненную бутылку и зубами вытащил из нее пробку.
– Держи, Муша.
Старик натянул почерневшие от длительного использованья поводья и, смакуя, приложился губами к горлышку. Вердикт его был унылым: «Нагрелась, курва», однако это не помешало ему сделать еще пару глотков.
– Прекрасный день! – подытожил Муша и вытер усы, блаженно улыбаясь. Он любил (и привык!) быть всегда чуть-чуть под хмельком и даже придумал этой своей весьма прозаичной слабости поэтичное оправдание: «Цветы тоже поливают, чтоб они не завяли!»
Буртя уже хотел вернуть пробку на место, но дед неожиданно остановил внука:
– Попробуй ты.
– Зачем?
– Не вырастешь.
Буртя испугался. Напустив важный вид, цыганенок отхлебнул сколько смог за раз. Солнце почернело! Буртя испуганно