Игры с морским горизонтом

С детства меня всегда привлекал морской горизонт, с тех самых ранних дней в Эстонии, когда мама меня выгуливала у памятника «Русалке» или летними днями на пляже Пирита.

Позже это был черноморский горизонт. Эта безупречная прямая линия, где сходились небо и вода будто таила какую-то загадку, и мне казалось, что я смогу смотреть в ту даль бесконечно: мне чудились дальние страны, тропические острова с высокими пальмами, белые паруса… Фантазия легко несла меня по счастливым волнам в неведомое.

И что ты там не видел? – удивлялся Валера. Белый прогулочный теплоходик нёс нас вдоль берега Крыма. Валера предпочитал смотреть на берег, тем более, что едва ли не каждые 10—15 минут там появлялись интересные объекты, о которых неутомимо вещала судовая радоиточка. С утра мы вышли из Алупки и теперь миновали, Ялту, Гурзуф, Алушту. Редко какой русский писатель, не посетил эти чудесные берега: Пушкин, Чехов, Лев Толстой, Бунин, Горький и рангом меньшие Сергеев-Ценский, Лавренёв…

Я всё же слушал радиоточку вполуха, на минуту оглядываясь на берег, а потом снова взгляд мой приковывал горизонт, тем более, что после Алушты берег до Судака стал довольно пустынен и однообразен. Но неожиданно открывшиеся впереди живописные скалы Судака заставили нас вспомнить Италию, в которой мы не были, но откуда-то, знали, не сговариваясь, что её живописность выглядит именно так! Я дышал влажным солоноватым ветерком и не мог надышаться.

Я, конечно, жалел, что век парусов ушёл в безвозвратное прошлое. И не один я: на полотнах Айвазовского, которые я видел, не было ни одного парохода, хотя вторая половина жизни великого волнописца пришлась на время освоения морей железными пароходами: не вдохновляли. И в свою страну писатель Александр Грин допускал лишь парусники…

Но мне всё же удалось увидеть настоящий парусник! Это случилось не в Крыму, а в Сочи, куда меня привезла на летние каникулы мама. Мы загорали на пляже, когда в море появилось фантастическое зрелище: огромный белый парусник в великолепии всех распустившихся, как огромный пион, парусов двигался по направлению к порту. Мы с мамой быстро оделись и зашагали к морвокзалу. Не одни мы были такие любознательные: вся пристань была запружена народом, движущимся в том же направлении, что и мы. Однако на причал никого не пустили, но сказали, что можно приходить смотреть парусник вечером.

И в тот вечер мы стояли в толпе посреди причала и смотрели на парусник. Это был учебный барк «Товарищ» с курсантами морских училищ. Курсанты были одеты как матросы, только вместо бескозырок были аккуратные фуражечки с якорем над лаковым козырьком. Офицеры щеголяли в белых кителях. Мы смотрели снизу на них, как на небожителей, да оно почти так и было, учитывая ту высоту, на которую приходилось лазить курсантам по мачтам. Вход на трап охранял курсант, почти мой одногодка. Как я ему завидовал! Из толпы ему задавали какие-то вопросы и он вежливо отвечал. Осмелился и я спросить, куда пойдёт парусник и парнишка как-то обыденно ответил: «В Венецию». Я отошёл полупьяный от счастья и гордый тем, что мне удалось поговорить с курсантиком, и от представления этой сказочной Венеции, где мне, как я думал, никогда не суждено побывать (а жизнь повернулась так, что всё ж побывал!). Люди на причале смотрели вверх на палубные надстройки и хитроумные переплетения такелажа. Сколько же надо умения, чтобы управлять тким огромным числом парусов, сколько физических сил и смелости необходимо проявлять ежедневно матросам, чтобы карабкаться по вантам и реям! И до сих пор кажется необычным, что парусное судно может плыть против ветра! Человечество обрело это умение лишь в средние века, благодаря изобретению косого, латинского паруса. Имя его изобретателя, как и имя изобретателя колеса осталось человечеству неизвестным, хотя оно произвело такую же революцию в возможности путешествовать по океанам, как колесо в возможности передвижения по суше. Именно этому косому парусу человечество обязано открытиям Америки, Австралии, тропических островов, полному изменению мира, уж не говоря, что на наших столах есть картошка, помидоры, подсо