Засада у ржаного поля

Александр Телегин

Это повесть о первом рэкетире Советского Союза, о его прекрасной матери, бестолковом отце, лживом и отважном директоре и доблестной милиции.

Александр Телегин

Засада у ржаного поля

Глава 1. Первый рабочий день

В те далёкие-предалёкие годы, когда не было компьютеров и смартфонов, чёрных риелторов и чёрных лесорубов, профессиональных соседей и телефонных мошенников, войны на Донбассе и борьбы с террористами в Сирии, когда смирно за Эльбой-рекой сидели «наши партнёры», называвшиеся ещё «проклятыми буржуинами»; когда писатели, артисты и художники благодарили партию, правительство и лично дорогого Леонида Ильича за постоянную заботу, а не хвастались пережитыми от них ужасными гонениями и мучительными несвободами, когда не кашпировали людей чудо-целители, и во всём огромном Советском Союзе никто не знал слова «рэкетир», вот тогда жил-был в сибирском целинном совхозе, против неба на Земле Мишка Петров[1 - Все имена, географические названия и события вымышлены (прим. автора)] со своей матерью.

Майским утром, когда ему ещё не исполнилось восемнадцати, а матери тридцати девяти, Мишка проснулся счастливым и увидел в окне перед собой старый клён, ствол и ветки которого, розовые от утреннего солнца, как река с притоками, текли с неба и впадали в Землю-океан. Из кухни доносился вкусный запах: это мать жарила сало с яичницей, о вреде которых никто ещё не имел понятия. Мишка был счастлив от того, что на дворе май, что взошло солнце, небо синее, деревья зелёные, что он окончил училище и стал сварщиком, что опять дома, где тепло, уютно, где о нём заботятся.

Мишка вышел на кухню. Мать, в домашнем халате, обнимаемая весёлыми солнечными лучами, льющимися в окно, накрывала на стол.

– Мам, привет!

– Здорово табе, – ответила она.

Мать его была прекрасна: ни у кого в их селе не было таких лучистых синих глаз, точёного носика, русых бровей вразлёт, вьющихся золотых волос и чудесной улыбки. И Мишка ревновал всех к её красоте. Увидев новую телеведущую, напрягался – не красивее ли она? Но быстро успокаивался: нет, у матери брови тоньше, глаза синее, улыбка милее, – одним словом, нет никого краше неё на всём белом свете!

– Ты, Мишка, поторапливайся, – сказала она, выходя из-за стола. – Рабочий день сейчас с восьми. – И пошла одеваться.

Мать работала на складе: кто лучше неё, бывшей трактористки, знает запчасти! И склад должен открываться рано, чтобы бригадиры до выезда в поле успели получить, что им нужно для работы.

А у Мишки был первый рабочий день – вчера его приняли сварщиком в совхозную ремонтную мастерскую. Мать, уже одетая, вернулась на кухню, доделывая причёску «бабетта» и укрепляя её на затылке шпильками. Причёска была как большой слиток золота. Свободные завитки волос змейками спускались по вискам и щекам, и солнце вплеталось и сверкало в них.

– Ну давай, Мишка. Ни пуха табе, ни пера! – она в зависимости от настроения изъяснялась или на шутливом, или на нормальном языке.

Мишка вышел за ней через полчаса.

– Здорово, Михаил! – поприветствовал его через забор сосед дед Ероха.

Вообще-то его звали как Хабарова – Ерофеем Павловичем. Но редко кто в совхозе удостаивается чести зваться по отчеству: в молодости был просто Ерохой, в старости стал дедом Ерохой.

– На работу?

– На работу.

– Ну с Богом! Работай.

Мишка слышал, что дед был кулаком, его раскулачили и сослали с отцом, матерью, женой и малолетним сыном в Сибирь. Только трудно в это поверить. Ну никак не похож дед Ероха на кулака. Кулак должен быть толстый, в картузе, с волосами на прямой пробор, с бородой на всю грудь и обрезом за голенищем, а дед Ероха тощий, бреется, но при этом неделями ходит с щетиной, а на голове бардак, как на репейном поле, как говорит его жена, бабка Уля. А уж про обрез и говорить нечего, хотя ружьё у деда есть: он до недавнего времени был охотником, и немало уток, зайцев и лис стали жертвой его жестокой страсти.

В совхозе был самый напряжённый момент весенних работ. На территории перед мастерской всюду стояли трактора и автомобили, шумно плевавшие в утренний воздух синие дымы. Люди сновали туда-сюда; в бри