ПРИБЛИЖЕНИЕ К ОРИГИНАЛУ

Бытующее в мире искусства определение «непризнанный гений» в действительности крайне редко применимо к кому бы то ни было. Спонтанный интерес, возникающий к творчеству такого «человека из ниоткуда», практически всегда так же быстро и затухает – Время всё расставляет по своим местам. Однако есть в истории литературы один – непризнанный при жизни – гениальный поэт, интерес к поэзии которого с годами только усиливается.

Эмили Элизабет Дикинсон.

Родилась 10 декабря 1830 года в доме отца в небольшом городке Амхерст (штат Массачусетс, США), скончалась в том же доме 15 мая 1886 года.

Внешняя фабула ее жизни ничем не примечательна, недаром ее называют «затворницей из Амхерста», а вот внутренний мир этой домохозяйки оказался настолько огромен, что не перестает вызывать восхищение и поражать и спустя век с четвертью после ее смерти. Феномен Эмили Дикинсон, опубликовавшей при жизни анонимно всего семь стихотворений[1 - При жизни Эмили пять ее стихотворений были напечатаны в газете «Springfield Daily Republican», одно в журнале «The Round Table» и одно – в антологии «A Masque of Poets» (Boston: Roberts Brothers, 1878. P. 174.). К настоящему времени достоверно установленное литературное наследие поэтессы составляет почти 1 800 стихотворений и фрагментов.], а ныне безоговорочно признанной одним из величайших классиков американской (и английской) поэзии, не раскрыт до сих пор, и наверняка будет, подобно феномену Шекспира, вызывать споры и домыслы в дальнейшем. Что заставило жизнерадостную, обаятельную, умную девушку, собиравшуюся стать первой красавицей Амхерста[2 - В одном из писем своей школьной подруге Эбии Палмер Рут (Abiah Palmer Root) она писала: «Я очень быстро хорошею, в самом деле! Надеюсь к 17 годам стать первой красавицей Амхерста» (The Letters of Emily Dickinson. 3 Vols. Cambridge, Massachusetts: The Belknap Press of Harvard University Press, 1958. Vol. 2. Letter №6).], вести затворническую жизнь до самой смерти – тайна за семью печатями. Но наверняка именно это событие (эти события) и дало (дали) миру гениального поэта – Эмили Дикинсон. В формировании не столько поэтического голоса Эмили, сколько в осознании ее самой себя как Поэта (с большой буквы), помогло (или, скорее, не помешало) и живое участие литературного критика Томаса Уэнтворта Хиггинсона (Thomas Wenthwort Higginson), которого она в своих письмах называла Учителем. Именно ему, Хиггинсону, она писала в одном из писем: «если слава принадлежит мне, я не смогу избежать ее»[3 - Там же. Letter №265.]. У русского советского поэта Льва Озерова есть стихотворение «Вместо речи» из четырех строк (последние две давно уже стали крылатой фразой), которое как нельзя лучше применимо к творческой судьбе Эмили Дикинсон:

Пренебрегая словесами,

Жизнь убеждает нас опять:

Талантам надо помогать —

Бездарности пробьются сами.

Сколько поэтов и поэтесс пробивалось (и пробилось) в одно время с Эмили – и все они, за единичными исключениями, бесследно канули в Лету. А вот по первоначалу менторская, а впоследствии дружеская поддержка Хиггинсона[4 - Хиггинсон признавал, уже после смерти Эмили Дикинсон, что «с ее стороны была надежда, заведомо несбыточная, хоть на чью-то поддержку в сражении с темными загадками жизни» (История литературы США. Т. IV. М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 162).] сделала свое дело: с внешней благодарностью принимая его советы, она – всё взвешенней, всё тщательней подбирая Слова, – сформировала свой собственный поэтический язык, в котором, воспользовавшись определением Николая Некрасова, «словам было тесно, мыслям – просторно»[5 - Из стихотворения «Подражание Шиллеру. II. Форма».]. Но именно такой чрезвычайно емкий стиль (под стать шекспировскому) и ставил в тупик тех немногих редакторов, кто печатал ее стихи. Именно он заставлял их «приглаживать» и облагораживать «неблагозвучные» строки. А ведь любой поэт, тем более гениальный, каждое слово буквально вынашивает, выкристаллизовывает с целью максимальной точности передачи своей мысли, своих чувств, и позволительно ли таким вольным образом обращаться с этими – как не вспомнить Владимира Маяко