Последний магнат
Фрэнсис Скотт Кэй Фицджеральд
Мировая классика (Азбука)
Фрэнсис Скотт Фицджеральд, возвестивший миру о начале нового века – «века джаза», стоит особняком в современной американской классике. Его книгами зачитывались при жизни, их экранизировал Голливуд, он главный персонаж светских хроник и притча во языцех у современников. Прошло время. схлынула пена дней, забылись эксцентрические выходки и скандалы, остались его произведения – подлинные бриллианты в литературе всех времен и народов, повлиявшие на формирование новой мировой литературной традиции XX столетия. В настоящий сборник вошел последний роман Фицджеральда «Последний магнат», а также лучшие рассказы автора, каждый из которых – настоящий шедевр короткой прозы.
Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Последний магнат
© И. П. Архангельская (наследник), перевод, 2022
© С. С. Белокриницкая (наследник), перевод, 2022
© И. М. Бернштейн (наследник), перевод, 2022
© М. А. Загот, перевод, 2022
© Т. В. Иванова (наследник), перевод, 2022
© Е. Ю. Калявина, перевод, 2022
© А. А. Кистяковский (наследник), перевод, 2022
© М. М. Коренева, перевод, 2022
© В. С. Муравьев (наследник), перевод, 2022
© Т. А. Озерская (наследник), перевод, 2022
© О. П. Сорока (наследник), перевод, 2022
© В. А. Харитонов (наследники), перевод, 2022
© В. А. Хинкис (наследник), перевод, 2022
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022
Издательство АЗБУКА®
Последний магнат
Глава I
Я выросла в мире кино, хотя ни разу не снималась. На день рождения ко мне, пятилетней, пришел Рудольф Валентино – так гласят предания. Я упоминаю об этом, только чтобы показать, что с младенческого возраста могла видеть, как вертятся шестеренки Голливуда.
Одно время меня подмывало написать «Записки дочери продюсера», но в восемнадцать лет не очень это у вас выйдет – засесть за мемуары. И хорошо, что не села: получилось бы нуднее, чем позапрошлогодняя колонка Лолли Парсонс. Мой отец на производстве фильмов делал бизнес, как делают бизнес на хлопке и стали, и меня это мало тревожило. Прозу Голливуда я принимала с безропотностью привидения, назначенного обитать в таком-то доме. Я знала, что кинобизнесом надлежит возмущаться, но возмущение упорно не желало приходить.
Легко сказать так, но труднее добиться, чтобы тебя поняли. В Беннингтоне, где я училась, иные из преподавателей литературы притворялись, будто равнодушны к Голливуду и его продукции. А на самом деле – ненавидели, всеми печенками ненавидели кино как угрозу своему существованию. А еще раньше, в монастырской школе, милая монашенка попросила у меня какой-нибудь киносценарий, чтобы по нему «разобрать с ученицами, как сочиняют фильмы»; как сочиняют эссе и рассказы, она уже разбирала. Я достала ей режиссерский сценарий, и она, должно быть, ломала, ломала себе над ним голову, в классе же ни разу не упомянула о сценарии и вернула мне его обратно с оскорбленно-удивленным видом и без всяких комментариев. Как бы и эту мою повесть не вернул мне так читатель.
Можно принимать Голливуд, как я – спокойно и привычно, – а можно отмахиваться от него с презрением, какое мы приберегаем для того, чего не понимаем. Понимание-то здесь достижимо, но лишь смутное, проблесками. Не наберется и полудюжины людей, кто смог когда-либо вместить в уме всю формулу и тайну фильмотворчества. И разобраться в одном из таких людей – вот для женщины средство поглубже вникнуть в этот сложный мир.
Ту картину мира, которая открывается с самолета, я знала. Отец всегда отправлял нас с сестрой из Лос-Анджелеса по воздуху – в школу, затем в колледж, – и домой на каникулы мы тоже летали. Когда я перешла на второй курс, Элинор умерла, и пришлось уже одной летать, и всегда она в полете вспоминалась, и я как-то серьезнела, грустнела. Иногда в самолете мне встречались знакомые голливудцы, а порой симпатичный студентик, но нечасто – наступили уже годы кризиса. Во время полета мне редко давали уснуть мысли о сестре и это ощущение резкого рывка от побережья к побережью; настоящий сон приходил разве лишь, когда позади оставались уже теннессийские аэропорт
ЛитРес
