Антропоцид

Игорь Строков

Ядерная война уничтожила почти всё человечество. Обычный восемнадцатилетний парень Вадим летит с остатками человечества на Венеру, в воздушный город – новое пристанище людей. Во время полёта он коротает время в Москве, воссозданной в виртуальном мире. Но в этой виртуальности появляется нечто, что угрожает не только виртуальной Москве, но и оставшемуся человечеству.

Игорь Строков

Антропоцид

Я никогда не любил мамины котлеты, но в последний месяц ел их с большим аппетитом. Мозг сам додумывал вкус, а их рыхловатость уже как-то не смущала.

Слишком многое мы пережили, чтобы волноваться о консистенции котлет.

– Вадя, передай соли, пожалуйста, – говорит папа.

Он уже втянулся в игру, даже посильнее моего. Что толку от этой соли?

– Держи, пап.

А квартира наша как прежде. Будто ничего и не менялось. Стены покрашены в светло-голубой, большой белый стол посреди гостиной, удобное кресло под задницей. Огромный панорамный телевизор от пола и до потолка показывает слайд-шоу из красот Земли, а разрешение его настолько высокое, что аж глаза режет.

Неплохо мы жили. И вся эта иллюзорная роскошь – единственное, что осталось от тех времён.

– Вадим, как твоя учёба? – спрашивает мама и начинает с аппетитом жевать котлету.

Мама – она красивая. Ей было тридцать восемь лет, но все ей давали от силы лет тридцать. Густые кудрявые чёрные волосы, большие карие глаза, кожа такая, будто у неё медный загар – не от югов или солярия, просто она по жизни смугловатая. Как-то мама сказала, что у неё есть индийские корни. Вот только папа белый как аристократ из былых времён, так что я оказался где-то по серединке, и цвет кожи у меня абсолютно обычный.

– Да я же не учусь, мам.

– Это почему ещё? – мама удивлённо надувает щёки.

– Так школу я закончил, а в универ не смог пойти из-за… из-за…

Папа напрягается. До этого момента он влюблённо поедал маму взглядом, будто они вместе всего месяц. Сейчас он перевёл на меня взгляд и помрачнел.

– Из-за антропоцида, – всё-таки договариваю я.

– Так, всё, с меня хватит, – говорит папа. – Напридумывал глупостей. Нет такого слова.

– Есть такое слово.

– Учёные используют другой термин.

– А мне нравится этот. Эти твои хвалёные учёные уже давно признали, что мы жили в эпоху антропоцена, пап. Геноцид, который закончил эпоху антропоцена, называть антропоцидом я считаю более чем уместным.

– Вадя, опять эти твои научные штучки!

– Да ты сам об учёных заговорил, – я закатываю глаза.

– Обеденный стол – не место для таких разговоров! – папа вскакивает из-за стола и кричит. – Ты расстроишь маму!

Я не сдерживаюсь и тоже вскакиваю.

– Папа, мамы нет!

Отец опускает глаза.

– Она мертва уже год, пап. И то, что ты сидишь и делаешь вид, что всё нормально, ничего не изменит. Я создавал её не для этого, – указываю рукой на «маму».

– Она единственное, что у меня от неё осталось, – тихо говорит папа и вздыхает.

– Я думал, что единственное, что у тебя осталось от мамы – это я.

– Ладно, Вадь. Прости. Я, пожалуй, пойду.

Папа растворяется в воздухе. «Мама» жуёт котлету как ни в чём не бывало. Я стою у стола как дурак. Два стула, упавшие в моменты наших вскакиваний, лежат на полу. Вряд ли они упали бы в реальности, но физика метавселенной «Homeland» местами имеет свои особенности.

– Прости, мам.

– Всё хорошо, Вадим. Так что там с учёбой?

– Я буду ассистентом на научной базе на Венере. Потом вырасту до научного сотрудника. Всё будет хорошо, мам. Не так, как мы хотели, но хорошо. Ты верила в меня. В мои способности. И я тебя не подведу, – я улыбаюсь, мне хочется плакать.

– Очень на это надеюсь, – говорит мой мамобот и откусывает большой кусман котлеты. – А ты чего не кушаешь?

– Да я наелся, мам. Тоже пойду, пожалуй.

Но в отличие от папы, я не выхожу из онлайна, а отправляюсь наружу.

Какие бы слухи не ходили о Мытищах, район красивый и продвинутый. Думаю, это всё из-за неблагозвучного названия. Про это место шутили, ещё когда Мытищи были самостоятельным городом. Но мне всегда здесь очень нравилось. Папа любит громкие и людные места, так что большую часть моей жизни мы провели здесь, в гигантском т