Паутина повилика

Богдан Агрис

Поэтическая серия «Русского Гулливера»

Поздний дебют московского поэта Богдана Агриса (р. 1973) позволил ему находиться одновременно в двух поколениях поэтов и не быть ни с теми, ни с другими. Мастерски овладев техникой традиционного письма, он нашел возможность преобразовать его во что-то иное, в свое – если хотите, в насущное. Он звучит не так, как его сверстники, начинающие в 90-е годы. Опыт двух десятилетий вслушивания в живую поэтическую речь привел его к постоянному эксперименту и смене пластики. Его первая книга «Дальний полустанок» была замечена и высоко оценена читающей публикой. По нынешним временам – чудо. Вторая книга, по мнению автора, написана принципиально другим языком. По словам Валерия Шубинского, «именно в последних стихах Агрис становится очень современен, не потому что приспосабливается к современности, а потому, что создает ее новую (собственную) версию».

Богдан Агрис

Паутина повилика

© Б. Агрис, 2021

© В. Шубинский, предисловие, 2021

© О. Балла, послесловие, 2021

© Ф. Данкевич, рисунок, 2021

© Г. Власов, фотография, 2021

© Центр современной литературы, 2021

Что значит слово я

Судьба Богдана Агриса необычна. Родившийся в 1973 году, этот поэт должен был дебютировать одновременно с Игорем Булатовским, Андреем Поляковым, Марией Степановой, Полиной Барсковой – а дебютировал четверть века спустя вместе с теми, кто на четверть века моложе. Но дебютировал – совершенно «готовым», «взрослым» поэтом, принадлежащим по существу своему биологическому, а не литературному поколению. С великолепным и легким техническим умением, изощренностью, культурой стиха, которая когда-то никого не удивляла, а сейчас иных почти раздражает у дебютанта, но и с тем, что в центонные 90-е было дано немногим, – собственным языком. Которым он за два-три-четыре года и написал то, что могло писаться все эти двадцать пять лет.

На самом деле я, конечно, упрощаю. Философ (преподаватель философии) по специальности, Агрис писал «для себя» и в молодости. Потом, после долгого перерыва, он вернулся к поэзии – и уделил много внимания тому, чтобы изучить изменившийся «культурный контекст» и найти в нем свою нишу. Путь, пройденный им с 2017, когда я от критика Кирилла Анкудинова услышал его имя и его стихи, огромен.

Поздние дебюты (как у Анненского, у Кузмина) по-своему полезны. Человек оказывается сразу в двух хронологических измерениях. А многомерность всегда на пользу. Сейчас это особенно важно и болезненно, потому что мы, возможно, живем на сломе больших поэтических эпох. То, что нарабатывалось с 1950-х годов, отработало полный цикл и дожило до осени – поколение, дебютировавшее в 1990-е, было именно «осенним». А дальше приходит новый язык и новые люди, связанные с прежними очень сложно и неоднозначно. Поэтому голос «старого» человека, начинающий полноценно и как будто без оглядки на изменившиеся времена звучать сейчас, в особенно уязвимом положении. И не потому, что он рискует услышать от формальных литературных сверстников сакраментальное «ОК, бумер», – а потому, что он обречен на известное одиночество. Я не о практической стороне дела сейчас (Богдан Агрис человек активный, общительный и легко нашедший место в литературном процессе, его первая книга была замечена и оценена, о нем спорят, что очень редко случается). А о том, что затруднен непосредственный диалог. Даже с, казалось бы, близкими по духу и типу авторами, дебютировавшими после 2000 года. Они (скажем, Алла Горбунова, Василий Бородин, Дмитрий Гаричев) и близкие, да в ином воздухе живут, иначе дышат.

Но если уж мы заговорили о собственном языке, то вопрос в том, каков этот язык. Что ж, попытаемся описать его поподробнее.

Вот, пожалуй, характерный образец:

и дом, подраненный в лакуне световой,

и снег, распластанный вдоль тени боковой,

и фонаря скрипучий подмалёвок.

о как же ты, зима, бываешь непроста,

когда проходишь вдоль покатого клеста

и подмороженного клёва.

в трамвайных прорезях, приплюснутых и узких,

тогда глядят на божий свет полярные моллюски.

В свое время у Гарри Каспарова спросили, выиграл бы он у великого