Тетрадка с клоунами

Ольга Евгеньевна Шорина

Обрушенная жизнь #6

«Я всегда ненавидела своих сверстников, – напишет Алина Подсолнухова на полях своего юношеского дневника два десятилетия спустя, – но переживала, если мне не удаётся с ними подружиться. Я тянулась ко взрослым людям, что якобы свидетельствует о большом уме молодого человека, но это просто жизнь не оставила мне иного выбора. Я жалела их, но они уничтожали меня. Потому что взрослые – опытные и изощрённые".

Очередная тетрадь Алины Подсолнуховой о России постдефолтовой, о людях, не потерявших ни рублей, ни долларов.

Все фото и обложка принадлежат автору.

Содержит нецензурную брань.

Ольга Шорина

Тетрадка с клоунами

Посвящается Александру Павловичу Лыскову,

писателю и журналисту (газета «Завтра» и «Опасная ставка»);

там я начинала.

Когда самоубийство честнее всего.

Юрий Шевчук,

«Предчувствие гражданской войны».

Запись на обложке

В дверь позвонили, и вошла Летова.

– Меня позвала твоя мать, – заявила она, – чтобы я тебя поругала за то, что ты неуспешна!

И села напротив меня, положив ногу на ногу, и стала рассказывать, чего она достигла в жизни за всё очень долгое время, пока мы не виделись.

А потом я пошла к ней домой, выслушивать дальнейшие оскорбления. Летова жила, как это ни странно, всё в той же самой квартире, только подъезд стал какой-то странный: его весь перестроили, сделав лестницу винтовой.

…Я проснулась, стараясь ничего не забыть. Я уже десять лет не жила в той квартире, куда ко мне пришла Летова, или как там её сейчас, а мать моя умерла пятнадцать зим назад. И она никогда не стала бы ей звонить!

18 октября 1998, воскресенье

В эту пятницу мама, зная, как я люблю всяческую канцелярию, принесла мне с работы три тетрадки: две большого формата, и ещё одну с голубями и клоунами на обложке: «Тетрадь для переоценки» (столовая № 2). Тетрадь для переоценки ценностей.

Вот в ней-то я и начинаю новый дневник, только жалко, что не новую жизнь.

«Ну, вот я и сменил тетрадь, но в делах моих особых перемен не произошло. Действительно, раньше, чем я смог начать новую страницу, прошло несколько недель без всяких событий, точно я замер на мёртвой точке».

Кобо Абэ, «Чужое лицо», «Белая тетрадь».

19 октября 1998, понедельник

Минуло уже две недели, полмесяца тому ужасному разговору с Полиповой, а я так и не поговорила с Михаилом Викторовичем. Ну не бегает же он от меня!

Заметки на полях 20 лет спустя

Ещё как!

Run, run, run!

***

Я пришла в ВООП, как всегда, рано, а бухгалтер, по-видимому, был здесь с открытия. Значит, ему выдали ключ, и он приехал с петухами. Таких, как мы, никому не нужных людей, много, просто мы сидим по щелям, и нас не видно, а успешные сверкают, как солнце.

Евгений Григорьевич сидел, обратившись плешью к двери. Я сразу вспомнила Алексея Пешкова, как кузен Саша Яковов подговорил его наплевать убогому барину на лысину.

Сумасшедший бухгалтер жевал бутерброд с собственноручно посоленный рыбой. Ромашка ластилась к нему, а он гнусавил:

– Нет у меня для тебя ничего, дружок.

Жёлтое, как подсолнечное масло, октябрьское солнце, заползало в нашу каморку сквозь крону облысевшей липы. Ничегонеделание давило меня, и я встала, и, не попрощавшись, ушла.

Я поехала в Подлипки-Дачные, и обошла весь Завокзальный район, что у московской платформы. Улица Грабина, улица Павлова, старые дома-хрущёвки, и очень уютно.

Вернулась я часа в четыре дня. На Воронке встретила Янку. Такое часто бывало, только она возвращалась с учёбы, а я «скиталась», как противно выражается моя мама.

И мы уселись за доминошным столом в её дворе. Янка угостила меня маленьким жёлтым помидором и каким-то «полезным» витаминно-травяным чаем из термоса.

Она стала рассказывать о своих новых друзьях из Королёва, и ныть:

– Ну почему мы вынуждены в этом Щёлкове жить, когда там такие классные люди!

– Так купи там квартиру, и живи вместе со своими «классными людьми»!

– Ты что, смеёшься?!

– Нет. Вон Алкашка говорит: «Машину надо купить, чтобы в автобусах не толкаться!»

– Купить машину? Так просто?!!

– Да ей папа купит.

– А у нас сегодня занятий не было, – сказала Яна. – Поэт