Двое

Вера Юрьевна Заведеева

Трагические события XX века обусловили нелегкую судьбу героя повести, который подводит «окончательные итоги» своей жизни. На его долю пришлись революции, Гражданская и Отечественная войны, Курсы военного контроля и разведки, ВЧК, оперативная работа, торговые представительства страны за рубежом, провал советской резидентуры в Персии, служба в московской и белорусской милиции, исключение из партии, а в наказание – служба в исправительно-трудовых лагерях на строительстве канала Москва-Волга, Норильского металлургического комбината и других предприятий. С первых дней войны, будучи пенсионером НКВД, в 54 года, – боец истребительного батальона в Подмосковье, «на пороге» своего дома, а затем до конца войны вновь призван служить на Севере, Кавказе и в Подмосковье. В конце жизни – одиночество, забвение и инфаркты.

Повесть основана на документальных материалах и предназначена для думающих читателей.

Вера Заведеева

Двое

© В. Ю. Заведеева, 2021, 2022

© ООО «Библос», 2022

* * *

«Венец каждой человеческой жизни есть память о ней, – высшее, что обещают человеку над его гробом, это память вечную. И нет такой души, которая не томилась бы втайне мечтою об этом венце».

    Иван Бунин «Ночь»

Двадцать лет спустя

Озорные лучи весеннего солнца, пронзив густые кроны вековых корабельных сосен, добрались до потаенных уголков сада, неся погибель почерневшим от горя сугробам. Смолистый дурманящий воздух, тягучий, струящийся, обволакивал, будоража все живое. Радостный птичий гомон возвещал новый виток нарождающейся жизни. Легкий ветерок, заигрывая с клейкими листочками сирени, которые раньше всех вырываются из тесных объятий упругих почек, напоминает о том, что вскоре вся округа наполнится душистым ароматом бело-розово-фиолетовых гроздьев. Навострили зеленые ушки ландыши, обрадовались теплу вездесущие тюльпаны и нарциссы, а на старой клумбе, обрамленной кирпичными обломками, проклюнулись бордовые носики пионов, тесня любопытные первоцветы. Кусты смородины и крыжовника растопырили корявые ветви с салатовыми бусинками, обещая новый урожай. Голенастые яблони, стесняясь своей невзрачной наготы, застыли в ожидании бело-розового кружевного покрова. Наконец-то сад восстал от зимней спячки! Хозяева! Пора на выход с лопатами и граблями!

На высоком крыльце когда-то респектабельной, но уже поблекшей зимней дачи, с трудом пережившей военное лихолетье, на майском солнышке о бренности бытия размышляли двое: «Какое счастье утром встать и жить на свете продолжать!» Доведется ли им встретить еще одну весну? Кто знает… Надо успеть насладиться этой… Эти двое так давно жили вместе, что казались окружающим единым целым. Оба седые, тяжелые на подъем, страдающие «сердечным кашлем», аритмией и ревматизмом, они смотрели на окружающий мир с одинаковым выражением брезгливого равнодушия старых импотентов. Они понимали друг друга с полувзгляда и уже давно не тратили силы на пустозвонство, разговаривая молча. Они даже двигались синхронно, и вздыхали, и кряхтели одновременно. А в последние годы и внешне сделались похожими, словно близнецы. Была у них в доме еще старуха-хозяйка, жена старшего из них, которой они позволяли себя кормить и обихаживать, но в свой мирок ее не допускали. Им было достаточно друг друга.

– Здравия желаю! – раздался с улицы бодрый голос. – С праздником!

У калитки остановился краснощекий колобок в генеральском мундире из коттеджа напротив, блистая всевозможными наградами и нетерпеливо гарцуя перед соседом, которого он слегка побаивался (кто их знает, этих «бывших» чекистов?) и к которому испытывал впитанную с молоком матери неприязнь хохла к еврею.

– Благодарствую, – поклонился ему старший – седовласый барин с орлиным профилем, – не вставая с кресла. – Вы, полагаю, на парад собрались? В Москву? На автомобиле… или так, на электричке? – съехидничал он, сбивая спесь с этого выскочки, которому уже давно не подают персональное авто, отлучив в одночасье от цековского «корыта».

– Да-да, – вспыхнул тот, и в глазах его заметались огненные стрелы, словно молнии в бархатную украинскую ночь. – Сын-то ваш тоже у Большого встре