Буревестник

Павел Николаевич Девяшин

1845 год. Вы когда-нибудь просыпались в грязном трюме? За бортом море, в сердце страх, а в желудке противно урчит… Что заставило юную девушку сбежать из дома накануне свадьбы? Кто спасет от бесчестья, а может, и смерти? И это не единственные загадки, которые таит пароход "Буревестник"…

Павел Девяшин

Буревестник

Рассвет напитал море алым, отчего пароход казался ложкой, скользящей в вишневом варенье. Настасья глядела на гребешки волн, и перед мысленным взором плыли кипучие пенки. Рот сам собой наполнился вкусом ягоды, ноздри тронул бархатистый аромат. Хлынули воспоминания из детства: мать варит лакомство, а маленькая Настя глядит на пузырящуюся жижу, предвкушает угощение. Божечки, как вчера…

К слову, что вчера приключилось?

Улепетывая от Матвея – теперь уже бывшего жениха, – направила стопы на пристань. Мостовая сменилась дощатым настилом, и девушка оказалась в трюме. Жутком, как пещера людоеда из сказки, зато надежном – вряд ли кто сунется. Придумала дождаться утра, и мышкой домой, но обида убаюкивает лучше колыбельной. Пригревшись средь почтовых тюков и мотков такелажа, Настасья провалилась в сон.

С момента пробуждения миновало не менее часа, и к сей минуте она худо-бедно смирилась с положением вещей: за ночь пакетбот вышел в открытое море, и ее вот-вот схватят. Жизнь кончена! Что будет дальше – лучше не думать. Брань, побои, каторга или еще хуже…

Впрочем, уныние – грех. Сидеть в трюме ужасно скучно. И вообще, не дай Бог пожалуют крысы! Шмыгнув на залитую рассветным солнцем палубу, застыла у шлюпки. Тревожный, но не лишенный девичьего любопытства взгляд обежал пространство. Из-за постоянного чтения – батюшка приохотил к грамоте – зрение утратило остроту, а подойти к борту Настасья трусила, потому от горизонта до горизонта колыхалась не вода, а что-то вроде повидла. Так даже лучше. Воображение интереснее зрения! Оно превращает мир в сказку. Правда, иногда в страшную.

Настасья подставила тонкое, с четкой линей скул и торчащими ушками лицо утреннему бризу. Незримая длань разметала пряди – каштановые, непослушные. Следуя давней привычке, зубки прикусили губу. Очи полны слез, но те не спешат катиться по щекам. Гордость удерживает их, точно невод стайку кефали.

Зачем Матюша так обошелся с ней?! Права мать, мужчины хотят одного и, в сущности, ужасные негодяи. Особенно если дело к венчанию.

Знакомство свели год назад, аккурат на Красную горку, когда отец – отставной унтер-офицер, а ныне хозяин вишневого сада, – явился на соседский двор сбывать ягоду. Купец Зильберман, как всякий уважающий себя одессит, яростно торговался, и папенька уступил. Внешне злой, но дочь видела радость в его глазах. Знала, торговля пошла. Велел Наське тащить ведра с вишней. Матвей – старший купеческий сын – взялся помогать. Загорелый, чернявый… Настасья взволнованно молчала, ни словечка не слетело с уст. Поблагодарила его… взглядом.

На другой день плыла по улице, обрядившись в самоновейшее платьице. В прическе трепыхалась лента. Глаза будто искали кого-то. Многие хотели знакомиться, но получали от ворот поворот. Матвей не явился. Ленточка ухнула в канаву, и ее прибрала грязь.

Но тем же вечером скрипнула калитка. Молодой человек пришел не таясь, улыбка на лице. Батюшка с маменькой приветствовали его в ответ на поклон. Покончив с любезностями, пригласил Настеньку гулять. Боже… Сказать, что сердце прыгнуло из груди – ничего не сказать! Вот оно – девичье счастье…

Этак пролетел год. Все были ужасно рады, и даже старик Зильберман согласился принять девушку без капли еврейской крови. Он трижды ходил к раввину просить дозволения. Тот всякий раз отказывал, но вдруг пожалел – молвил с хитрой улыбкой, я, дескать, однажды кушал свинину, просто ни у кого не спрашивал.

Ладилась свадьба.

Вчера Матюша заговорил о венчании. Настасьины щечки стали походить на персики: глянешь – уже сладко. Но речи оказались столь ядовиты, что персики обернулись чесноком. Жених, коего она почитала хорошим, предложил… отсрочить торжество. И ладно бы признался, что боится или встретил другую – это невыносимо, но хотя бы понятно. Нет! Заяв