Колыба

ШаМаШ БраМиН

Война – земное чистилище. Сбрасывает маски, обнажает души. Выжившие не трусы, а погибшие не герои. И там, «по другую сторону», абсолютно не важно, как ты погиб. Важно, как ты жил. Человеческие награды раздают люди, такие же смертные, такие же грешники. В Вечности награды ничего не стоят. Истинную цену каждый определяет себе сам.

Содержит нецензурную брань.

ШаМаШ БраМиН

Колыба

Ссадина ныла не переставая. Лопатка превратилась в синий, дугообразный рисунок. Любое движения превращалось в боль. «Если санитар сказал, – подумал Сережа, – значит так оно и есть. Ничего серьезного» Окунул носки в ушат мыльной воды. Спину прорезала резкая боль. Боец сдавленно застонал. «С другой стороны, – продолжал он размышлять, – с позиций по любому не отпустят. Даже в санчасть»

След от саперной лопатки четко отпечатался на спине. Любой врач определит травму как не боевую. Прилетит и старлею, и придурку сержанту. «А главное, за что?!» – от пережитой обиды глаза наполнились слезами. Сережа с детства не умел сдерживать слезы. Да и смех тоже. А улыбался он всегда. В принципе за это и получил лопатой по лопатке. Дурной каламбур рассмешил. Боец хохотнул. Попытался мыльной ладонью вытереть слезы.

На входе откинулась пола. В проеме блиндажа появилась небритая физиономия Киры.

– Ну че? Постирал?

– Да, – проскрежетал Сережа, выпрямляя больную спину.

– Х … на! Так точно! Потняки Дрона тоже постирай.

– Кира … – попытался возразить боец. Сослуживец не дал продолжить.

– Рот закрыл, и выполнять.

– Кира! – настоял Сережа. – Чего ты? Мы же с учебки вместе. Друзья …

– Друзья?! – удивился рядовой. – Стирай, давай. Чмошник.

Горечь перехватила горло. Сережа часто задышал. Мыльная кисть снова потянулась к глазам. Спину прострелила боль. И винить в страданиях некого. «Сам виноват! – выругал себя солдат. – Выполнять приказы надо. Копать быстрее, а не давить лыбу»

Кое как выжал постиранное белье. Развесил тряпье вокруг холодной «толстухи» – самодельной печи, наскоро склепанной из бочки моторного масла. Иногда, по ночам, ее уже топили. Попытался поднять с земли скомканные носки товарища. Боль резанула так сильно, что потемнело в глазах. Ничего не оставалось как упереться здоровой рукой в пол и переждать приступ. Из-за этого и не заметил, как вошли Леха и Губа.

Взводный с ходу плюхнулся на «раскладушку». Губа – он же Костик, полез в «баул». За сгущенкой.

– Постирал? – зевая, спросил взводный.

– Да .. то есть, так точно, – ответил солдат, с трудом распрямляя больную спину.

– Молодец, – Леха снова зевнул, вытягивая свое неестественно длинное тело. – Медальку на полке возьмешь.

– Будешь? – второй сослуживец проткнул штык-ножом жестяную банку.

Взводный, подавляя очередной зевок, промямлил что-то похожее на «Неа»

Костя приложил огромные пухлые губы к отверстию и принялся выливать в себя содержимое банки. От наслаждения веки полузакрылись. Солдат стал похож теленка на сосущего вымя.

– А! – воскликнул Губа через минуту. Смачно рыгнул. Довольные глаза нечаянно упали на сохнущие у холодной «толстухи» носки. – Ты че делаешь, урод?

Сережа проследил за его взглядом.

– Сушу. Сам же просил.

– Не просил, идиот, а приказал! – Губа посмотрел на взводного, растянувшегося на «раскладушке». Хитро подмигнул, на что Леха очередной раз зевнул.

– Приказал, – в знак согласия, повторил Сережа.

– Это, во-первых, мудила! – Костя грохнул на стол полупустую банку и шагнул к сослуживцу. – Во- вторых, пасть закрыл. Старших не перебывай.

Остановившись в шаге от Сережи, Губа угрожающе впился в него своими круглыми как у совы глазами. Ростом он был ниже Сережи, поэтому пришлось задрать голову, отчего костлявая челюсть выперлась вперед. Выглядел он грозно, почти как батальонный. Но весь вид портили пухлые, от чего-то всегда сальные, губы.

– Успокойся, – неуверенно попытался успокоить задиру Сережа. – Чего ты?

В ответ Костя резко дернул головой, словно пытаясь боднуть салагу. Сережа зажмурился и отшагнул назад. Расшатанные нервы обманули. Ему показалось, что сослуживец пытается ударить его лбом в нос.

– Ссыкло, – заключил Губа. – Короче! – его голос сдел