1

Весь мир, кажется, сейчас сузился до размеров этой автобусной остановки.

Это ожидание просто убивает. Дождь только усиливается, словно чувствуя моё раздражение, и этот проклятый автобус всё никак не едет. Промокнув насквозь, я уже совсем перестал чувствовать дискомфорт, чего не могу сказать о своих мыслях. Перемешавшись меж собой и превративший в одно сплошное облако негатива, они способны сделать моё и без того откровенно дерьмовое состояние ещё хуже. Вместе со мной на остановке ещё несколько человека. Кажется, они умнее меня потому что у них есть зонты, которые сейчас отделяют их от этого мокрого мира.

Интересно, видят ли они меня, эту мрачную фигуру рядом с собой? Промокший насквозь, не спешащий укрыться от дождя, со стороны я выгляжу как минимум нелепо, если не сказать подозрительно. Но этим господам явно всё равно. Когда автобус, наконец, появляется на горизонте, они оживляются в предвкушении комфортной поездки, и даже не смотрят на меня. Я же за каким-то хреном пересчитываю наличность в своём кармане. Что ж, неплохо осознавать, что кое-что ещё может даже и останется. Но штука в том, что это ровным счётом ничего не меняет, этого не хватит даже на самую дешёвую выпивку. А люди меж тем всё кучкуются и кучкуются, как будто это последний автобус до самого судного дня.

Место, которое я называю домом, это тесная однокомнатная халупа на предпоследнем этаже шестиэтажного жилого здания почти на самой окраине Мидтауна. Эта часть города давно уже превратилась в некий анклав белых, не сбежавших в пригороды, что уже само по себе не может не радовать. Чёрных, чьи намерения читаются по одной только походке тут на удивление мало, поэтому даже ближе к вечеру я чувствую себя в относительной безопасности. Это сыграло одну из важных ролей при выборе арендуемой квартиры, наравне с тем, что цены на недвижимость в этом и близлежащих районах города ещё с прошлого года идут на спад. Некоторые, когда-то жилые дома, всего в трёх кварталах от моего дома давно опустели или вовсе ушли под снос, так что я, можно сказать, остался в выигрыше.

Ещё один августовский вечер.

Катрин ждёт меня около моего дома. Я называю это «с возвращением домой, мой милый лузер» каждый раз, когда она вот так заявляется ко мне после работы, без приглашения. Порой мне кажется, что оно ей вообще не нужно. Впрочем, не имею ничего против этого, разве только когда моё дикое желание подольше быть одному пересиливает мой голод. К груди она прижимает бумажный пакет с продуктами и, переминаясь с ноги на ногу, что-то насвистывает себе под нос. На ней тонкая короткая чёрная куртка поверх ярко жёлтой кофты, потёртые джинсы и совсем новые туфли на высокой платформе. Она выглядит безвкусно и даже глупо. У неё короткие светлые волосы, чёлка, подколотая на левом виске, оголяет её высокий лоб, глаза жирно обведены тёмной тушью, на губах светлая помада. Ногти накрашены в тон кофте. Дождь уже прошёл, её зонтик, сложенный болтается у неё на запястье.

Лениво передвигая ногами, я подхожу к ней, пытаясь при этом выглядеть как можно приветливее, и забираю из её рук пакет. В квартире она первым делом принимается раскладывать содержимое пакета на стол прямо в комнате. Пара упаковок готового обеда Hungry-Man, хлеб, майонез, несколько сэндвичей и большой кусок копченой свинины. Из выпивки у нас сегодня на ужин дешёвый виски и кола. Скоро мы устраиваемся на полу, я принимаюсь жевать сэндвичи с такой жадностью, будто не ел двое суток.

– Тебе пора уже съехать с этой дыры, – говорит Катрин, сидя рядом со мной. Голос у неё неторопливый и тихий.

Я неуверенно пожимаю плечами, снова она за старое.

– Ты так думаешь?

– Ну только если тебе и правда нравится тут.

– Ну типа того, – говорю я. – Жаловаться не приходится.

Катрин отправляет в рот кусок свинины и, не прожевав его до конца, говорит:

– Ты знаешь, что можешь тут слететь с катушек?

– Слететь с катушек? Что за фразочки, Кэт?

– Но это правда, – говорит она, и крошечный кусочек свинины вываливается из её рта прямо ей на грудь.

– В любом случае, мне уже поздно бояться этого, – говорю, пытаясь хоть как-то уклониться от продолжения этого р