Печаль корнета

Когда-то был певцом прекрасных

Высоких фей, парчовых дам.

Но, опосля террора красных,

Забыл свой стих, мой фимиам.

Я проходил Арбатом людным,

И посещал в пути кабак,

Хозяин коего, не скудный,

Говаривал не раз вот так:

«Тебя здесь на крыльце встречая,

Я рад приветствовать, мой свет.

И в шумный зал препровождая,

Я ставлю стул – не табурет.

И за столом, обильем щедрым,

Ломящимся от всяких снедь,

Я прикажу в кувшине медным

Скорей вино тебе принесть.

О юный друг, корнет мой чудный,

Да будет пир – скажу я Вам!

И, разразясь улыбкой трудной

(При широте его лица,

И сделав масляны глаза):

Изволите ль позвать Вам дам?»

«О нет, мой друг давно старинный —

Сейчас нет времени для дам.

Вчера слушок я слышал дивный:

Тебе урок я преподам.

Представь себе хоть на мгновенье,

Нет – это мысли помутненье,

Что позабыв про свою честь,

Царя решили с трона снесть!

К тебе решил я обратиться,

Чтоб головой не помутиться;

Ужели так могло и есть:

Царя с престола можно ль снесть?»

«Mon сheri, не будь таким наивным.

Ты слишком огорошен дивным

Вопросом сим. Но вряд ли есть

На свете доблестнее честь,

Чем быть слугою верным трону

И защищать сию корону

И всяких дерзких замышлений

Обрвать нить дерзостных стремлений».

Увы, мой старый добрый друг —

Теперь-то оглянись вокруг:

Который месяц трон пустует,

А здесь в степи злой ветер дует.

Мы лагерем здесь две недели;

Уже метели надоели.

Ну, можно ли так воевать:

Сидеть в сугробе, замерзать?

За пораженьем – пораженье.

Средь поражений нет побед.

Готово кончиться терпенье…

Я вспоминаю тот обед,

Когда представлен Александре,

Наперекор какой-то Сандре

Я приглашен был на обед:

В столице был введен я в свет…

Теперь же что меня вокруг?

Сугробы, милый друг.

    1988г.

Был шумный бал

Был шумный бал, горели ярко свечи,

Кружились пары по паркетному полу.

В мазурке ритмах, вальса ль в нежных звуках,

С тобой направились к накрытому столу.

Я и не знал то, как ты хороша,

Но взяв бокал, ты вся затрепетала.

Прелестна, нежна, девственна краса,

Ты по глоточку из бокала отпивала.

Вдруг закружилось разом все вокруг —

Ты зал наполнила своим благоуханьем,

Как роза пышная в кругу своих подруг.

Своей улыбкой ты дарила мне признанье.

Нет слов, чтобы про это чудо рассказать.

Попробую, но Господи помилуй —

Прости, что не смогу я описать

Всей прелести своей подруги милой.

Ее глаза, как пара черносливов,

Изгиб тугого лука ее бровь.

И волосы длинны и так красивы,

А грудь ее всегда волнует кровь.

Ее походка грациозней лани,

И гибкий стан, как стройный виноград.

Клянусь, что быть в объятьях этих дланей,

Любой из вас на моем месте был бы рад.

Затих вдали веселый танец звонкий.

Пред нами сад, стеною огражден.

Вдыхал я страстно аромат твой тонкий

И наконец, я был вознагражден…

Мы не противились судьбе —

Зачем терять напрасно силы?..

Рассвет застал нас в том саду:

Меня в объятиях с любимой…

А после были марши, роты.

Кляня весь мир, и свет, и день,

Я не вылазил из пехоты,

А над страной сгущалась тень.

И точно: демоны шальные,

Ломая храмов купола,

В наш мир с проклятием вломились,

Раздевши Веру догола.

Были балы, горели свечи,

Кружились пары по паркетному полу…

Осталось все в военном лихолетье,

Где Веру, Родину предали топору.

    1988г.

Эмигранты поневоле

Я попросил цыганку погадать

О том, что было, будет и что сбудется.

Я попросил ее мне рассказать

О том, о чем не скоро позабудется.

И вот мелькают карты на столе,

И что-то шепчет смуглая красавица.

Я вижу – заметался свет в окне,

Знать: встречусь с той, что больше жизни нравится.

Гадалка мне сказала: «Подожди:

Тебе дорога тут выходит дальняя.

Ты видишь: ждут тревоги и дожди.

И слава ждет тебя, увы, опальная».

Сказал тогда цыганке: «Я не верю:

Такого быть не может никогда.

Быть может, в скором времени проверю:

Что ждет меня, что будет и когда».

И, бросив ей какую-то монетку,

Пошел туда, г